Мемуары M. L. C. D. R.

Этот камердинер, прежде чем поступить ко мне, служил маркизу де Л’Эглю, нормандскому дворянину, женатому на дочери маркиза де Рарэ — человека не слишком знатного, но благодаря родству с благородной фамилией и кое-каким собственным заслугам всю жизнь пользовавшегося уважением. Я водил с последним дружбу, и его дочь, которую я много раз встречал у него, однажды пришла ко мне как к господину бывшего слуги ее мужа с просьбой избавить заключенного от наказания: готова поручиться, добавила она еще, что это не введет меня в убыток. Я ответил: моего согласия и спрашивать не стоило — упреждая это заступничество, я и сам бы согласился помочь ему и даже сердит, что она обратилась ко мне с таким пустяком: всегда будучи к услугам ее батюшки, я и к ней расположен не меньше, и она может просить меня обо всем, что в моих силах. Однако выполнить задуманное, опасаюсь, будет трудно: дело человека, о котором идет речь, уже в суде, и вызволить бедолагу не так-то просто, как она думает; чтобы не сесть в лужу, сначала нужно посоветоваться с судейскими. Она нашла мой совет разумным, и мы, сев в экипаж, вместе отправились к секретарю суда, оказавшемуся ее хорошим знакомым. Тот объяснил, что теперь, когда я настоял на аресте преступника, ситуация усложнилась, однако она отнюдь не безнадежна: его судьба зависит теперь от свидетельских показаний, а поскольку таковые еще не заслушивали, то свидетелей можно заставить говорить все что заблагорассудится.

Мадам де Л’Эгль обрадовалась и заявила, что такой хитрый ход наверняка нам поможет, и, прежде чем попрощаться с нею, я получил заверение, что дама вскоре выполнит свое обещание. Однако спустя два-три дня она разыскала меня и печально произнесла, что не сможет сдержать слово: тот, у кого мы справлялись, теперь сказал, что заключенного нельзя выручить, пока он не вернет деньги лошадиному барышнику, а денег, понятно, у него нет, так что, если я не сжалюсь над злосчастным камердинером, он погибнет. Новое обращение этой женщины, которая вполне могла и сама все уладить, признаться, удивило меня, хотя и не отвратило от намерения помочь ей, дабы она не искала поддержки в ком-либо другом. Впрочем, я не смог удержаться и высказал свои соображения, получив следующий ответ: она якобы сделала для него больше, чем мне кажется, уже возместив убыток барышнику, но теперь призывает и меня хоть чем-то поступиться ради спасения несчастного. После заверений, данных мне ею в первый раз, я, разумеется, мог этого и не делать, но, рассудив, что проявлю себя не с лучшей стороны, если откажусь вытащить беднягу, произнес: я готов ради нее на все, и если она так хочет, значит, решено. Тут она горячо поблагодарила меня за великодушие, и мы расстались; я же, хорошо зная, что уголовный процесс — дело не одного дня, решил, не дожидаясь его окончания, совершить путешествие, которое уже давно откладывал.

Прежде я уже описывал, как сломал руку, когда отправился к монаху из Авиано, как доверился хирургу-невежде, а затем был вынужден прибегнуть к помощи палача в Рурмонде, которому удалось-таки меня вылечить. Но либо его помощь не принесла мне полного исцеления, либо, что более вероятно, с возрастом стали напоминать о себе старые недуги, — рука моя начала побаливать, особенно при перемене погоды. Я созвал всех светил медицинского факультета^{422} и всех медиков Святого Козьмы^{423}, но ни те, ни другие не посоветовали мне средства лучше, чем отправиться в Барботан^{424}, что у подножия Пиренеев, — место, славящееся своими источниками, которым нет равных по лечебным свойствам. В этих источниках — не просто чистая вода для купаний, а особый вид грязи, весьма полезной для людей с ослабленными нервами или таких, которых, подобно мне, угораздило некогда сломать руку или ногу. Перед тем как уехать, я попрощался с маркизой де Л’Эгль, заверив, что мой отъезд не повредит ее намерениям: свидетели предупреждены и, прежде чем предстать перед судьей, обязательно выслушают ее наставления, а поскольку секретарь суда сказал, что все зависит от их показаний, то она останется удовлетворена исходом дела.