Мемуары M. L. C. D. R.

Я уехал, доверившись ее обещаниям и в мыслях не имея, что знатная женщина, с которой поступили по чести, способна во второй раз нарушить слово. Между тем, она была замужем за нормандцем, а те, мало того что искусные сутяжники, но и полагают своим принципом, будто человеку никогда не должно становиться рабом своей клятвы. И стоило мне покинуть Париж, как маркиза немедленно доказала, что недалеко ушла от нравов и обычаев людей, среди которых жила. Заставив меня пойти навстречу ее желаниям и дать необходимые наставления свидетелям, она, вместо того чтобы добросовестно соблюсти наши договоренности, подстрекнула преступника изменить свои показания: он заявил, что, вопреки моим обвинениям, якобы ничего у меня не крал, а лишь старательно выполнял мои приказания; не имея денег на содержание моих людей и лошадей, он, опять-таки по моему велению, продал мои пожитки, а если впоследствии вынужден был продать и лошадь, то лишь чтобы обеспечить пропитание двум своим собратьям, с которыми напрасно разыскивал меня в Париже.

Будь я там, мне нетрудно было бы опровергнуть эту ложь, однако прокурор и свидетели, обязавшиеся передо мной сделать все, как хотела маркиза, решили, будто такие показания призваны обелить обвиняемого, елико возможно. Таким образом, они пренебрегли защитой моих интересов и присудили меня к уплате судебных издержек: компенсации в пользу невинно оклеветанного, а кроме того и к возмещению барышнику суммы в четыреста пятьдесят ливров — цены лошади на тот день, когда я ее купил. Нечего сказать, достойная награда и тому, на чьей стороне была правда, и вору, по которому плакала виселица. Но это еще не все! Барышник потребовал, чтобы его судебный залог был выплачен из вмененной мне суммы, поскольку именно в это время ему пришлось оплатить несколько векселей, и даже опротестовав один из них, он сидел без денег и без друзей, способных его поддержать. Мне трудно говорить об этом без негодования против мадам де Л’Эгль, чья подлость и стала причиной всех бед; признаюсь, что, узнав обо всем, готов был уже отомстить ей, не останавливаясь ни перед чем, как если бы имел дело с мужчиной. Завершая этот печальный рассказ, добавлю, что, предъявив пресловутое требование и не дождавшись его удовлетворения, барышник сутки спустя настоял на конфискации мебели и товара у поручившегося за меня человека, а затем и отвез все это добро на площадь, где обычно продавали имущество несостоятельных должников. Можно представить, как был поражен поручитель: ему не оставалось ничего иного, как потребовать от меня ответа, а не дождавшись его, опротестовать все выплаты и проценты.

Когда все это произошло, я был в пути и даже ни о чем не подозревал, ибо просил не писать мне, пока не приеду в Барботан. Хотя мне и отправили несколько писем в те города, где я останавливался по дороге, но, не получая таковые, я, разумеется, не мог на них ответить. Странное дело: среди множества людей, наперебой и ежедневно клявшихся мне в дружбе, не нашлось ни одного, кто пожертвовал бы пятьдесят пистолей ради прекращения этого бесчинства. А они, что и говорить, очень обязали бы меня и спасли бы от поношения человека, которому, в свою очередь, был обязан я. У сословия торговцев, к которому он принадлежал, никогда не бывает по одному кредитору — и вот вместе с барышником к нему подступили и другие, а он, не имея возможности заплатить даже такую ничтожную сумму, думал, что совсем пропал. В один день он потерял все нажитое, хуже того — приобретенное в кредит. Когда я прибыл-таки в Барботан, меня дожидалось множество писем, посланных им мне вдогонку, — увы, они слишком запоздали. Не стану говорить о ярости, овладевшей мной, — она была неописуема. Я помышлял только о мести: когда она запала мне в душу, я уже не мог поступить иначе, чем поступил.

Столь далекое путешествие я предпринял, как уже говорил, с намерением поправить здоровье, но вместо того чтобы, по крайней мере, раз уж приехал, испробовать целебные воды, я немедля собрался в обратный путь, решив действовать, не дожидаясь худших последствий. Мне, как уже упоминалось, стало известно, что камердинер прежде промышлял на большой дороге; тогда я невзначай осведомился, какие есть тому доказательства, и узнал достаточно, чтобы его погубить. Где можно его найти, я уже не сомневался: это оказалось не так трудно, как представлялось сначала. Я велел одному из лакеев снять ливрею моих цветов, отправиться к маркизу де Л’Эглю, якобы наняться на службу и поступить к нему в дом — нормандец не преминет воспользоваться этим, лишь бы новый слуга не требовал большого жалованья. Действительно, тот согласился, ибо никогда не упускал своей выгоды, благо таковая подвернется.