Мемуары M. L. C. D. R.

Война все еще продолжалась, но центральные области Франции были освобождены, а принц Конде, вопреки своим грандиозным планам, вынужденно отступил к испанцам во Фландрию^{177}. Многие знатные люди, чтобы доказать ему свою преданность, последовали за ним, жертвуя семьей и положением. Один из них попал в плен, и, когда двор приговорил его к отсечению головы, принц Конде пригрозил, что поступит так же с Лансоном, находившимся в его руках, но из уважения к нему разрешил сообщить об этом кардиналу, чтобы тот постарался сохранить ему жизнь. Для Лансона события грозили обернуться худо; пренебрегать опасностью не стоило, и он обратился к кардиналу Мазарини, министр же, решив погубить пленника, ответил, что ему надо спасаться самому. Видя, что дело нешуточное, тот выпрыгнул со второго этажа и, хотя сильно покалечился, сумел сбежать; видно, страх придал ему сил.

Я отправился в Париж, чтобы напомнить маршалу де Ла Ферте о его обещании выпросить для меня полк, — тот все подтвердил и, кажется, замолвил слово перед кардиналом. Однако господин кардинал ответил мне, что это назначение вызовет слишком много недовольства и мне следует потерпеть, удовольствовавшись покамест деньгами. Зная, что обещаниям кардинала доверять нельзя, я понял, что мои надежды сбудутся нескоро, — но лишь спустя два года узнал (благодаря кардиналу, вознамерившемуся поручить мне дело, о котором я еще расскажу), что эту каверзу подстроил мне сам маршал. Между тем я знал себе цену и не имел повода жаловаться. Раздумывая, чем бы заняться, я по случаю свел знакомство с компанией нынешнего графа д’Аркура, младшего сына нынешнего герцога д’Эльбёфа, и однажды оказался замешанным в одной неприглядной истории. Когда мы порядком напились, кто-то предложил пойти на Новый мост грабить прохожих (это развлечение ввел тогда в моду герцог Орлеанский). Я и еще несколько дворян было отказались, но большинство, не спрашивая моего согласия, потребовали, чтобы я последовал за ними. Шевалье де Риё, младший сын маркиза де Сурдеака, как и я, вынужденный присоединиться к ним против своей воли, сказал, что знает, как избежать участия в бесчинствах^{178}. Он предложил влезть на бронзовую статую лошади и оттуда наблюдать за происходящим. Сказано — сделано: мы оба взгромоздились на шею статуи, упершись ногами в бронзовые поводья. Остальные в это время начали подкарауливать припозднившихся путников и с четверых или пятерых успели сорвать плащи, — но кто-то из ограбленных поднял крик, прибежала стража, и наши гуляки, посчитав силы неравными, бежали со всех ног. Мы хотели было поступить так же, но шевалье де Риё, под которым поводья подломились, рухнул на мостовую; я же так и остался сидеть наверху, словно орел на скале. Полицейским не понадобилось даже фонаря, чтобы нас заметить, так как шевалье де Риё, получивший при падении ушиб, принялся громко стонать; прибежав на шум, они помогли мне спуститься, хотя мне этого не слишком хотелось, и отвели нас в Шатле.