Мемуары мессира д'Артаньяна

Итак, я вовсе не был доволен, когда Кардинал сказал мне собираться в дорогу на Бордо; но так как при Дворе не следует говорить все, что думаешь, а еще менее давать понять, что проникаешь в мысли Министра, я состроил такую же добрую мину, как если бы был вполне удовлетворен. Он назначил мой отъезд на пятнадцатое февраля, и, вызвав меня накануне в свой Кабинет, сказал мне явиться в Пуату, а там я найду приказы, по каким мне и предстоит действовать. Он туда отправил заранее Аббата Бомона, Епископа Родеса, хотя тот был Наставником Короля, и эта должность не позволяла ему особенно удаляться от Двора. Это был старый Куртизан, прошедший свою выучку в доброй школе. Он принадлежал к Ставленникам Кардинала де Ришелье, и это его мы увидели впоследствии Архиепископом Парижа под именем Перефикс. Этот Аббат избрал предлогом для такого вояжа необходимость в родном воздухе, дабы излечиться от изнурительной болезни. Однако он был таким же больным, как и я, но некий шарлатан, обретавшийся тогда при Дворе, дал ему некое зелье, придававшее ему желтушный цвет лица, когда он того желал, и он воспользовался им, уверив весь свет в том, что он по-настоящему недомогает. Как бы там ни было, отправившись его искать в земли его брата в этой стране, я обнаружил его посреди такого количества бумаг, что скорее подумал бы, будто попал в бюро Прокурора, если бы не знал, что нахожусь в Кабинете Церковника. Не проходило ни единого дня, чтобы он не принимал у себя Гонца из Бордо, и Кардинал послал его сюда, потому как пытался заключить договор с Принцем де Конти за спиной Принца де Конде, и он желал содержать это дело в секрете. Итак, он наделил его властью вскрывать пакеты и отсылать на них ответы, как если бы он делал это сам. Этот Аббат отправлял время от времени известия о том, что происходит, Его Преосвященству, и они оба тешили себя надеждой, что эта интрига придет к счастливому завершению, причем Принц де Конде останется в полном неведении.

/Епископ Родеса далеко не Гений./ Аббат де Бомон не был одним из самых великих гениев мира; его счастье и его друзья, скорее, чем его заслуги, вознесли его на тот пост, где он и пребывал; к тому же Кардинал вовсе не желал возвышать Короля, как бы надлежало поступать по отношению к великому Принцу; он был бы счастлив сделать из него короля лентяя, дабы всегда удерживать власть в своих руках, потому он и проявил особую заботу выбрать ему в Наставники полностью зависимого от него самого человека, чем поистине мудрого придворного. Однако, так как самые ничтожные души разводят наибольшие церемонии, дабы в них видели все то, чего в них никогда не было, едва я прибыл к его особе, как он вбил себе в голову рассматривать меня совершенно так же, как будто бы я был его школяром. Он принял со мной педагогический тон и сказал мне, что раз уж Месье Кардинал удостоил меня своей дружбы, то это требовало от меня не только большой признательности, но еще и усердия по праву заслужить его уважение; а наилучшим способом для меня добиться этого — быть не только чрезвычайно скрытным, но еще и не упускать из виду ни единой буквы приказов, какие будут поступать ко мне от него или же от тех, на кого он полагается. Вот так преподав мне этот урок в немногих словах, он добавил, дабы показать мне, как я полагаю, что он недаром потратил время на службе у его прежнего мэтра, что мне не только необходимо идти в Бордо инкогнито, но еще мне потребуется переодеться в отшельника; таким образом, я хорошо сделаю, отрастив себе бороду, потому как надо, чтобы все мое снаряжение соответствовало моему одеянию.