Мемуары мессира д'Артаньяна

Тем временем мой друг вернулся с тысячей экю, как и обещал. Он продал всю свою серебряную посуду, лишь бы вытащить меня из этого дела. Он был почти так же удивлен, как я, когда увидел Стражника, и никак не хотел поверить, будто тот явился от его имени, пока я ему не сказал, что Стражник первый это подтвердил. Но, когда бы даже он не пожелал этого подтвердить, нам оставалось совсем недолго, чтобы самим об этом узнать, так как Капитан вовсе не возвратился, как он нам пообещал, и показался перед нами только в ассамблее Маршалов Франции. Маршал де Клерамбо собрал эту ассамблею в тот же день собственной властью, и когда он предупредил меня, что мне следует там появиться, я предварительно отвел моего Стражника к Месье де Навайю, кому я хотел сказать, что не сумею прийти поблагодарить Месье Кардинала при его утреннем туалете, как он мне рекомендовал, из-за приключившейся со мной досадной неприятности. Я уже не застал его дома и написал ему записку с подробным объяснением, но мой лакей так и не смог ему ее передать, хотя я специально направил его к Месье Кардиналу, где, как я прекрасно знал, он непременно будет. Разумеется, он там был, но один Гвардеец, кто меня не любил и, как назло, стоял в этот день у дверей, ехидно отказал лакею в доступе, а у того не хватило соображения пожаловаться Бемо или какому-нибудь другому Офицеру этой Роты, дабы сделать тому убедительное внушение. Так как все они были моими друзьями или, по меньшей мере, моими знакомыми, они бы не преминули дать ему поговорить с тем, кого он искал. Итак, его дурость явилась причиной этого недоразумения, и Месье Кардинал пришел в совершенное возмущение, не увидев меня в числе посетителей. Это по его приказу Навай являлся ко мне, хотя он и сделал из этого для меня тайну; итак, поверив, что я, может быть, вскочил в почтовый экипаж и уехал, поскольку ему отрапортовали, что я получил свои деньги, он сказал Навайю, если я совершил проступок вроде этого, после всего, что тот сказал мне от его имени, я могу рассчитывать, что он прикажет меня арестовать повсюду, где бы я ни находился. Навай ответил, что Его Преосвященство прекрасно это сделает, но он не верил, чтобы ему пришлось взять на себя этот труд; он слишком хорошо меня знал, чтобы решиться обвинить меня в подобной выходке; по правде, я не изменял своей Нации в том, что касается гордости, но каким бы гордецом я ни был, я всегда сумею усмирить это чувство разумом; если ему будет угодно, он в тот же час отправится разузнать, что помешало мне исполнить мой долг, и он немедленно явится к нему с ответом.

/Бемо все так же лицемерен./ Кардинал был слишком большим политиком, чтобы стерпеть выходку вроде этой. Он боялся, как бы я не извлек из всего этого чересчур большого преимущества против него, и как бы я не вообразил, что он не может больше без меня обойтись, — потому он рекомендовал Навайю не говорить мне, когда он явится ко мне с визитом, будто это было от его имени. Впрочем, не пожелав отступать от этого решения, он сказал, что не ему следовало бы туда пойти, пусть это будет лучше Бемо, поскольку он выглядел бы гораздо более значительно, чем тот, другой; он сделает вид, якобы узнал, что я хотел уехать, и явится повеселиться вместе со мной по поводу, что теперь нет такой надобности. Навай нашел, что он был прав; впрочем, он нашел бы то же самое и в противоположном случае, настолько он привык угождать любым его желаниям. Он отправился сказать Бемо, кто находился в зале Гвардейцев, что от него угодно Его Преосвященству. Бемо тотчас же направился меня навестить, и так как я уже больше часа назад вернулся от Навайа, он нашел меня наедине с моим Стражником. Мой друг отсюда ушел; он всеми силами хотел заставить меня сохранить его тысячу экю, хотя я старался обязать его ее забрать.