Мемуары мессира д'Артаньяна

/Бегство./ Там имелся дворянин по имени Фенкур, чей сын в настоящее время в мушкетерах, каковыми я имею честь командовать. Он был одним из друзей Фэдо, кто написал ему с просьбой дать во что бы то ни стало подателю его записки доброго коня, потому как он убил человека на дуэли, и ему требуется спастись без промедления. Фенкур проживал не более как в четверти лье от аббатства, каким управлял некий Барбо. Однако он знал его не лучше, как если бы это аббатство было в сотне лье от него; итак, поверив всему, что ему сообщил Фэдо, он отдал Аббату своего личного коня, и этот бежал не менее резво, чем тот, какого он ему оставил. Аббат был здесь в своей знакомой стране, поскольку, кроме того, что он был совсем близок к своему аббатству, он еще не особенно сильно удалился от Во-ле-Виконт, располагавшегося не более чем в двух лье оттуда; итак, не желая задерживаться там ни на единый момент из страха быть узнанным, он тотчас же и отправился и продолжил свой путь. Когда он приблизился к деревне, находившейся в пяти или шести лье оттуда, он заметил издали четырех человек, мчавшихся на почтовых, с притороченными к седлам дорожными плащами голубого цвета, как ему показалось. Страх, как бы это не были стражники с их Офицером, да еще и стражники, быть может, направлявшиеся в Аваллон его схватить, заставил его вместо продвижения вперед, как он мог бы сделать, натянуть поводья и пропустить их мимо; но едва они въехали в деревню, где, как он прекрасно знал, имелась почтовая станция, как он пришпорил коня, проскакал сзади деревни и намного их обошел, прежде чем они только подумали оттуда выехать. Так как такого сорта люди похожи на определенных лошадей, привыкших пить у каждого встречного брода, они сей же час распорядились нацедить им чарку, потом от этой чарки они перешли к другой, а от этой к следующей, в том роде, что казалось, будто бы они должны были раскинуть здесь их Шатер. Время, какое они употребили на опустошение этих чарок, дало возможность Аббату выехать на дорогу; он был уже вне видимости деревни, когда они оттуда выбрались; он постоянно скакал галопом, на какой только был способен его конь; но, наконец, почувствовав, что тот больше не мог, он взял почтового в том месте, где его зверь утомился, и он сказал распорядителю станции, якобы надеялся, что это животное доставит его до дому, где он хотел застать свою жену, потому как в Париже ему сказали, будто бы она при смерти; однако, почувствовав, что тот готов пасть прямо у него под ногами, он прекрасно увидел, что лучше сделает, если оставит его ему, а сам возьмет почтового, когда хочет, чтобы тот и дальше ему послужил; он пришлет за ним через два или три дня и очень просит его того для него поберечь.

Он наговорил ему все это, дабы, если случайно люди, каких он заметил, увидят столь разгоряченного коня, они бы стали в тупик и поверили всему, что распорядитель станции им об этом скажет. После этого он нахлестывал изо всех сил, и так как не в первый раз он скакал на почтовом, он опередил их настолько, что прибыл за два часа до них в Аваллон, поскольку они действительно явились туда и даже были отправлены специально ради него. Но он явился туда не на своем почтовом. Он спешился за пятьдесят шагов от города и отправил его в обратный путь, дабы он там не показывался. Аббат вернулся в город пешком, укутался в плащ до самых глаз и вошел к себе через заднюю дверь; сразу же по прибытии он улегся в постель. Его лакеи имели приказ в течение его отсутствия придерживаться тех же самых разговоров, что они вели и прежде, а именно, что его головокружения все еще никак его не покидают; все обитатели охотно этому верили и частенько говорили друг другу, якобы не хотели они оказаться на его месте со всеми его богатствами.