Мемуары Муми-папы

— Кажется, там был наш обед, — заметил я.

— Экая досада! — воскликнул Зверок-Шнырок. — Прошу прощенья! Когда торопишься, так легко дать маху. Я так разволновался… Но взамен вы получите студень — если только я отыщу его…

Подобные недоразумения весьма характерны для всех зверков-шнырков.

Супротивка стоял у леера и сверкающими глазами всматривался в берег. Сумерки быстро пали на гребни гор, которые ровными пустынными валами уходили к горизонту.

— Ну, как твои Предчувствия? — спросил я.

— Тсс, — сказал Супротивка. — Мне что-то слышится…

Я навострил уши, но не услышал ничего, только лёгкий бриз посвистывал в оснастке «Марского аркестра».

— Ничего не слышу, — сказал я. — Пойдём зажжём керосиновую лампу.

— Я отыскал студень! — воскликнул Зверок-Шнырок и выскочил из банки с миской в лапах.

И в этот самый момент тихую вечернюю тишину разорвал какой-то жуткий звук, жалобный и вместе с тем грозный вопль, от которого у всех волосы встали дыбом. Зверок-Шнырок вскрикнул и выронил миску на палубу.

— Это Морра, — сказал Супротивка. — Она поет в ночи свою охотничью песню.

— А она умеет плавать? — спросил я.

— Этого не знает никто, — ответил Фредриксон.

Морра охотилась в горах. Я отродясь не слыхал такого вопля одиночества. Но вот он стал тише, приблизился, затих… И молчание это было ещё более жутким, чем сам вопль. Мне мерещилось наяву, как тень Морры стелется по земле в свете восходящей луны.

По палубе потянуло холодком.

— Смотрите! — крикнул Супротивка.

Кто-то во весь опор примчался к берегу и заметался взад-вперёд у кромки воды.

— Этого съедят, — мрачно заметил Фредриксон.

— Только не на глазах у муми-тролля! — воскликнул я. — Я спасу его!

— Не успеешь, — сказал Фредриксон.

Но моё решение было непоколебимо. Я взгромоздился на планшир и сказал: «Пусть венки не украсят могилу безвестного искателя приключений. Но поставьте мне хотя бы гранитный монумент с двумя плачущими Хемульшами!» После чего бросился в чёрную воду, поднырнул под дно кастрюли Зверка-Шнырка, которая сказала: «Бам!», с замечательным самообладанием выбросил из неё тушёнку и с молниеносной быстротой поплыл к берегу, головой толкая кастрюлю перед собой.

— Мужайся! — крикнул я. — К тебе на помощь спешит муми-тролль. — Слыханное ли дело, чтобы морры безнаказанно съедали кого хотят?!

Вверху на склоне горы зашуршали камни… Охотничья песня Морры смолкла, теперь слышалось лишь тяжёлое сопение, всё ближе, ближе…

— Шагай в кастрюлю! — крикнул я несчастному.

Тот прыгнул прямо в кастрюлю, и она по самые ручки ушла в воду. Кто-то ощупью нашаривал в темноте мой хвост… Я отбрыкнулся… Ха! Вот подвиг так подвиг! Беспримерное деяние! Я пустился в историческое бегство к «Марскому аркестру», где меня в беспредельной тревоге ждали друзья. Спасённый был-таки тяжеленек, куда как тяжеленек.

Я плыл изо всех сил, быстро вращая хвостом наподобие винта и ритмично колыхая животом. Словно муми-ветер пролетел я над водой, вскарабкался на борт, бухнулся на палубу и вытряхнул спасённого из кастрюли, меж тем как Морра, оставшись с носом, выла на берегу от голода и досады (она таки не умела плавать).

Но вот Фредриксон зажёг керосиновую лампу, чтобы рассмотреть, кого я спас.

Я глубоко убеждён, что это была одна из самых неприятных минут моей бурной юности. Ибо прямо предо мной на мокрой палубе сидел не кто иной, как Хемульша! Тьфу, пропасть! — как говаривали в те времена.

Да, я спас Хемульшу.

С испугу я поднял хвост под углом в сорок пять градусов, но тут же вспомнил, что я вольный, независимый муми-тролль, и беспечно сказал: «Привет! Гопля! Какой сюрприз! Никогда бы не поверил!»

— Не поверил чему? — спросила Хемульша, выбирая из своего зонтика тушёнку.

— Что я спасу вас, тётушка, — взволнованно сказал я. — То есть, что вы, тётушка, будете спасены мною. Интересно, получили ли вы, тётушка, моё прощальное письмо?

— Нашёл себе тётушку, — холодно ответствовала Хемульша. — И никакого письма я не получала. Ты, наверное, позабыл наклеить марку. Или написал не тот адрес. Или позабыл опустить письмо в ящик. Если только ты вообще умеешь писать… — Она поправила на себе шляпу и милостиво добавила: — Плавать-то ты горазд.

— Вы знакомы друг с другом? — осторожно осведомился Супротивка.

— Нет, — отвечала Хемульша. — Я просто тетка той Хемульши. Кто это заляпал студнем весь пол? Дайте мне тряпку, вы, тот, что с ушами, я подотру.

Фредриксон (именно к нему она обращалась) выскочил вперёд с пижамой Супротивки, и тётка той Хемульши принялась драить палубу.

— Я рассержена, — заявила она. — А в таких случаях единственное, что помогает, — это уборка.

Мы молча стояли у неё за спиной.

— Ведь говорил же я, что у меня Предчувствия, — пробормотал наконец Супротивка.

Тут тётка той Хемульши повернула к нам свой противный нос и сказала:

— Вон тот пусть помолчит. У него ещё молоко на губах не обсохло. Вот и пусть пьёт молоко, это полезно, тогда у него не будет ни трясущихся лап, ни желтизны под носом, ни лысого хвоста. Вам чудовищно повезло, что вы спасли меня. Уж теперь-то я наведу у вас порядок!