Мемуары. Переписка. Эссе

Ради Бога не беспокойтесь и не собирайте никаких посылок. Свою продовольственную программу я уже выполнила, меньше торчу у плиты, муж избавился от очередей, а девицы, как всегда, мечтают похудеть. Так что мы в полном порядке.

Статью о Вас, a la portrete для «Литературной Армении», наконец закончила[352], а если к ней подверстать несколько Ваших новых стихотворений, то получится очень даже просто замечательно. Не знаю, добилась ли портретного сходства (помни о скромности), но писала с любовью, а это — единственный способ что-то понять.

Судя по моему куражу, можете догадаться, что живется нам невесело и нет особых надежд на полное и окончательное просветление в отдельно взятом дурдоме. Но стараемся не падать духом. Когда хоть чуть-чуть развиднеется, напишу подробней, договорились?

Нежный привет Гале и мальчикам. Мои желают Вам всего самого лучшего, что только можно придумать.

Обнимаю. Ваша Н.

*

Милый, если Вы меня слышите, улыбнитесь.

Октябрь, 90

«Артиллерия бьет по своим…» Переписка Д. Самойлова с А. Межировым

№ 1. А. Межиров — Д. Cамойлову

03. III.71

Дезик.

Ты так и не занес книгу… Тебя отвлекает стыд, что в поэме[353] и в разговорах (даже при Зое[354]) опорочил человека, заведомо зная, что среди «ифлийцев» и «фронтовиков», именно этот человек всегда вел себя независимо и честно, не лез в «секретари», не становился в очередь на Голгофу, не исключал из Союза старых поэтов[355]. Однако для людей, которые занимались всем этим, у тебя нашлись почти ласковые рифмы, дружеское похлопывание по плечу, мое имя в поэме ты произвел от слова «мерзавец»[356]. Мне и понятно это и непонятно. Понятно, потому что ты инстинктивно точно нашел во мне безопасный амортизатор, громоотвод, чтобы заземлять и гасить избыток нервной энергии, нервные взвизги, душевную ожесточенность. Ты прав — я безопасный громоотвод. Так как, вопреки всему, люблю тебя и никогда не отвечу жестокостью на жестокость. Непонятно же потому, что Шуберт Франц[357] так не поступает.

Ну а пишу тебе вот по какому поводу. Сима и Эмма[358] просили, чтобы я разыскал тебя и достал для них твою новую книгу[359]. Они пока живут у Шахбазова[360], собираются в Тбилиси. Так что занеси им книгу поскорей.

Твой А. Межиров

№ 2. А. Межиров — Д. Cамойлову

VI.71

Отвечать на твое письмо, Дезик, я не собирался, так как был убежден, что вскоре, поостыв, вспомнив и подумав, ты зайдешь сам и скажешь, что твое письмо адресовано не мне, что не меня ты имел в виду и т. д. Но ты опять так и не зашел.

Ты написал мне, что я был недобрым к людям, докатился до зубатовщины?[361] Занимался мистификацией, исходя из злого умысла и тайного тщеславия.

Мы знакомы почти тридцать лет, и я бы мог просить тебя спокойно и здраво рассудить, когда и кому причинял я зло, когда и кого предавал, из какого корыстного умысла исходил. Но просить тебя об этом бесполезно, — ты сам хорошо знаешь, что эти пороки мне чужды. Других пороков множество, а злобности, корыстолюбия, тайного тщеславия не было и нет. За четверть века ты мог в этом убедиться.

Твоя уверенность в чистоте и независимости К. Леонтьева и отвращение к современной леонтьевщине[362] соответствуют моим. Об этом задолго до твоей поэмы я написал стихи недвусмысленные и непримиримые[363].

В чистоте и независимости Солженицына и людей, подобных ему, убежденных, действующих, <нрзб>, я не сомневался никогда. Однако не одобрял жалкую, а сплошь и рядом и своекорыстную суету, которая возникла за их спинами, толчею в очереди на Голгофу, когда одна рука «подписывала»[364], а другая смиренно и просительно стучалась в кабинет к парторгу. Явление это — оборотная сторона современной зубатовщины. Мерзко это.

Так о какой поврежденности натуры ты говоришь, о каких моих идеях, о каких связях. Тебе хорошо известно, что связан я только с одиночеством. А с Вадимом Кожиновым[365] связан так же, как и ты, струнами его хмельной гитары, но вовсе не идеями Охотного ряда, Аэропорта[366], славянофильства или западничества.

Что же касается актерства, то это действительно игра, это мой проклятый рок. Эта игра — мифологизация действительности. Она опасна только для меня. Потому что я всегда играл по «системе» всецелого переживания («Станиславский»), а не по «системе» отчуждения («Брехт»), играл на самоуничтожение, а не ради тайной корысти и злого умысла. «Все, все, что гибелью грозит»[367]. В этой игре были «неизъяснимы наслажденья», а результаты всегда тяжки, с потерями, а не с приобретениями. Я играл честно. И согласен честно платить по этому счету. Но ты предъявляешь мне совсем другой.

Остается лишь поеживаться от сырого мороза несправедливости, который стоит над страницами твоего письма.

Твой А. Межиров

№ 3. Д. Cамойлов — А Межирову [368]

Саша!