…- пра? Пра Михарь? Что с вами?
Его тормошат, брызгают на лицо теплой затхлой водой. И от этого он приходит в себя.
- А? Что?
Выпрямившись, бывший инквизитор с трудом вспоминает, где он и что здесь делает. Разрозненные образы еще бродят в памяти, но уже слабеют и тают, как дымок костра. Осталось лишь тяжелое предчувствие.
- Что с вами, пра? – молодой послушник поддерживает его за плечи, заглядывая в глаза. – Что это было?
Пра Михарь коснулся рукой лба, пытаясь восстановить связь.
- Я… видел…
- Что? Что? Он что-нибудь сказал?
- Кто?
- Тот…
Бывший инквизитор медленно высвобождается из объятий своего молодого спутника. В теле слабость, голова кружится, во рту медно-кровавый привкус. Перед глазами все плывет, и сердце колотится как бешеное. Но он все равно находит взглядом неподвижное тело на лавке. И менее опытного взгляда достаточно, чтобы понять – для этого человека все кончено.
- Что он сказал? Вы что-нибудь узнали?
- Он твердил о каком-то…
- О том, что кто-то идет, что он близко, - ведущий допрос инквизитор пошелестел бумагами, отыскивая нужный лист. – Вот, извольте ознакомиться.
- Не надо. Он… все, что он сказал – все правда.
- Вот как? А…
- А больше – ничего… Помоги мне встать, сын мой!
Послушник подставляет плечо, буквально вздергивая старого инквизитора на ноги. Тот опирается на молодого человека и прежде, чем уйти, бросает последний взгляд на следователя.
- Бумаги. Допросные листы.
Сухая чуть дрожащая старческая рука протянута непреклонным жестом. И столько власти в негромком голосе и тяжелом взгляде, что следователь молча протягивает ему листы.
- Тело… приберите.
С этими словами пра Михарь начинает долгий подъем наверх, к свету.
И грядущим проблемам.
Он пребывал в ожидании с тех пор, как ему улыбнулась Смерть.
Настоятель монастыря и вся прочая братия «смертников» ревниво следили друг за другом – у Госпожи, общей невесты, не должно быть любимчиков. Пусть себе тешатся простолюдины, сочиняя сказки о Супруге Смерти. Пусть даже ходит упорный слух, что он вроде как бы не миф, а вполне себе живой человек и даже его якобы видели в столице. Пусть! Они-то знают, что лишь монах-«смертник» и то после кончины, становится одним их Ее женихов. Стоит душе отлететь от бренного тела, и Госпожа спускается к ней, чтобы взять в холодные ладони и одарить первым и последним поцелуем. И поцелуй этот так сладок, что после него не жалко и упасть в Бездну, и не завидно перед остальными людьми – ибо что такое сотни и тысячи поцелуев и ласки смертных женщин по сравнению с этим!..
Так думали все «смертники». И зорко следили все за всеми, дабы понять, кто из братьев возгордился настолько, что решил, будто его при жизни отметила своим расположением Госпожа Смерть. И конечно, не могло остаться незамеченным то, что брат Томас внезапно стал ходить с гордо поднятой головой, чаще улыбаться своим мыслям и полюбил дежурства, хотя прежде, в первые годы своего служения, волком выл, стоило настать его очереди брать в руки метлу.
Означать это могло одно из двух – либо брат Томас преступил-таки обет и нашел себе обычную смертную любовницу, изменив божественной Невесте, либо… А что тут еще можно придумать? Брат Томас был парень видный, высокий, плечистый, с чеканным профилем, словно его отец был не купцом, а, по меньшей мере, герцогом.