Мемуары рядового инквизитора. Господин королевский некромант

- Нет. Я отказался. Несмотря на письмо.

- Какое письмо?

- Моя мать… она умерла через несколько минут после того, как я появился на свет. И оставила короткую записку. Для вас.

Я содрогнулся, словно получил удар под дых. Записка…

- Вот она.

Юный Родольф все прочел по моему лицу.

Старый, выцветший ветхий клочок бумаги. Крупные неровные строки пляшут, как будто писалось в темноте или чуть ли не на весу. Отдельные слова наползают друг на друга.

{«Йож Белла, когда ты это прочитаешь, я уже умру. Я родила тебе сына. Он живой, а я ухожу. Не жалею ни о чем, не жалей и ты. Мне б все равно умирать, а так даже лучше – я оставляю после себя мальчика. Если можешь, забери его себе и воспитай, как хочешь. Он Беркана только наполовину, и может быть, ты сможешь снять с него проклятье. Буду молиться за это. Люблю его. Прощаю тебя. Лин…» }

Вместо последних букв имени по краю листа ползла короткая рваная линия, будто силы в самый последний момент отказали умирающей матери.

- Она, наверное, хотела, чтобы вам было отправлено это письмо, но… Но этого никто не сделал, - голос Родольфа звучал неестественно ровно. – Если бы вы получили его в том году…

Я покачал головой. В том году я был осужден на пожизненное заключение как раз за то, что под чужим именем провернул в замке Беркана. Лишь благодаря заступничеству пра Михаря, мне заменили тюремное заключение подпиской о невыезде. Меня обрекли на вечное проживание в Больших Звездунах. Если бы я получил это письмо девятнадцать лет назад, я бы не смог доехать до Брезеня. А если бы и рванул туда, кто знает, чем обернулось бы дело.

- Что теперь гадать? Но как ты нашел именно меня?

- Случайно. Я искал Йожа Беллу и… и все открылось.

- Понятно, - я повертел в руках старое письмо, бережно свернул, стараясь не повредить потрепанную бумагу. – И… что ты собираешься делать теперь?

Даже несмотря на темноту, я увидел, как щеки юноши заливает румянец.

- Я… не знаю. Можно мне… остаться у вас? – закончил он еле слышно.

Признаться, я ожидал чего-то подобного, но все равно опешил. Мне вот только юношей под рукой не хватало. Впрочем, юношей-то как раз хватало и даже с лихвой. Через несколько дней, когда завершится вся эта чехарда с приемной комиссией, когда избранники обустроятся, а неудачники вернутся восвояси…

А это мысль!

- Послушай…э-э… Родольф, - я присмотрелся к юноше, одновременно машинально активируя ночное зрение, чтобы отследить малейшие изменения в выражении его лица. Все-таки мы с ним совсем мало друг друга знали, - я не смогу… принять тебя к себе.

Он как-то сразу весь напрягся и сник одновременно. Хотя внешне это никак не сказалось – если бы не едва уловимые всполохи в ауре, вообще нельзя было понять, что чувствует молодой человек. А он прекрасно умеет владеть собой!

- Нет, ты меня не так понял. Я… ты посмотри на меня! Я – священник, инквизитор, причем не самого последнего ранга. Мог бы и дальше двигаться по карьерной лестнице и сейчас считался бы кандидатом в магистры… Да я по выслуге лет уже без пяти минут магистр, если уж на то пошло! Там остались чистые формальности вроде собеседования и вступительного взноса…

- Если дело в деньгах, то…

- Нет! – перебил я излишне, может быть, торопливо. – Дело в том, что я не хочу. Инквизитор-некромант, это… это такая ересь! Ведь от магистра до великого магистра и ректора университета богословия один шаг. А это – управление всеми отделениями Инквизиции Империи и влияние на инквизиторов других стран. Такого нарушения равновесия, даже если я буду сидеть сложа руки и не пытаться вмешиваться в дела моих подчиненных и менять политику Ордена, не допустит само Мироздание. Боги будут против, если говорить яснее. Нет, я не собираюсь становиться кем-то значимым. Меня, по большому счету, втянули в это дело против моей воли, и я до последнего буду сопротивляться всем попыткам протолкнуть меня наверх. Рядовым инквизитором вошел в Орден, рядовым и помру, если что.

- Тогда…

- Все намного проще. Идем.

Я коснулся его локтя. Странное ощущение. Одновременно близости – и полной отстраненности. Рядом со мной стоял мой сын – слабо переливающиеся всеми оттенками голубого и зеленого слои его ауры говорили о том, что юноша не врет. Даже если солгали ему, подменив младенцев – опять? – он-то сам не сомневается в истинности сказанного. Но если это так, то…

Ладно, об этом позже.