Мемуары знатной дамы: путь от фрейлины до эмигрантки. Из потонувшего мира

Приказы центрального комитета передавались в Париж через князя Фердинанда Витгенштейна, бывшего также членом этого тайного общества. Мы провели эту ночь в одном из увеселительных заведений Парижа. Я оставался в Париже еще неделю, весело тратя и свои, и „Священной лиги“ деньги. Когда я вернулся в Петербург, я заметил, что интерес ко мне сильно охладел. Меня уже не приглашали в высшие круги нашего тайного союза, и я возвратился на свое место начальника дистанции, где я оставался довольно долго.

Мне вспоминается другой случай на ту же тему, случай, доказывающий легкомыслие одних и безалаберность других. Много лет бывал я довольно часто на обеде у моего старого друга Дурново на Охте (вблизи Петербурга). Не помню как, но в разговоре мы коснулись „Священной лиги“. Дурново сказал мне: „Чтобы судить об этом предприятии, как и вообще обо всем на этом свете, нужно на него взглянуть с исторической точки зрения. Скажу вам, что эта лига, несмотря на ее несовершенные стороны и часто глупые промахи, которые я признаю, оказала государству большие услуги. Так, например, мы должны быть благодарны исключительно нашей лиге за раскрытие большого заговора, имевшего целью похищение наследника цесаревича Николая, ей только мы должны быть благодарны за спасение нашего будущего монарха. Впрочем, Рейтерн, который здесь присутствует, может вам об этом подробнее передать, если он к этому расположен“.

Полковник Рейтерн, флигель-адъютант государя, залился гомерическим смехом. „Я расскажу вам эту темную историю. Однажды я ужинал с одним моим приятелем, судебным следователем. Стоял ноябрь, погода была отвратительная, меня лихорадило, и кроме того, я проиграл много денег в Яхт-клубе. Приятель мой также жаловался на ревматизм. „Если только подумать, – воскликнул он, – что есть такие счастливцы, которые увидят завтра лазурное море, голубое небо в то время, как мы еще много месяцев обречены на сидение в этой слякоти“. И тут вдруг на меня снизошло как бы откровение. У меня не было денег, и поездка на юг была для меня совершенно недоступна.

Что, если бы я получил туда поручение, но каким образом? Сначала в шутку стали мы придумывать „широкий заговор“, который дал бы нам возможность получить назначение расследовать это дело и съездить в Италию. Но постепенно этот план стал принимать более реальные формы, и я, хорошо зная князя Белозерского, Павла Демидова и других, уверил моего собеседника, что их вполне возможно в этом убедить.

Мы сочинили анонимные разоблачения с вымышленными подписями, и я очень забавлялся, видя, как все эти наши доморощенные Шерлоки Холмсы были нами одурачены. Боби Шувалов, человек неглупый, но морфинист, постоянно одержимый какой-нибудь навязчивой идеей, отвел меня однажды в Яхт-клубе в сторону и спросил, возьму ли я на себя поездку в Рим с тем, чтобы поговорить с итальянской полицией о заговоре, изобретенном моей фантазией. Шувалов находил, что я очень подхожу к этому поручению, и сказал, что он убежден в прекрасном исходе моей поездки. Я выразил ему свое согласие, но поставил условием, чтобы мне сопутствовал опытный следователь. Видите, как признаюсь я вам через 15 лет, что я вас всех водил за нос?»

Генерал Черевин

Недавно была я в обществе ярого антисемита, правдивого, уважаемого человека, но, подобно всем фанатикам, носящего шоры, считающего погромы законным и естественным явлением. Я много с ним спорила по этому поводу. Каждый человек свободен в выборе себе среды и имеет право избегать соприкосновения с неприятными для него элементами, но это еще не причина для сжигания евреев или для спокойного отношения к умерщвлению их детей. С детства относилась я отрицательно ко всяким притеснениям и не признавала чувства ненависти и несправедливости. Давление вызывает контрдавление, и во многом, что теперь происходит, вижу я месть евреев за те притеснения, которым они подвергались в течение многих столетий, в особенности в России, где закон и суеверие делали из еврея пария.

Избранный председателем комиссии по еврейскому вопросу, граф Пален начал следующими словами свой доклад Александру III, самому антисемитскому из правителей: «Ваше величество, евреи всегда обращались с нами так, как евреи обращаются с христианами, но христиане никогда не относились к евреям по-христиански».