— Она ничего не говорит. Потому что, как только об этом станет известно, мои акции стремительно упадут. Эти мерзавцы уберут мой персонаж из шоу, как пить дать. Кому нужен актер, который понятия не имеет, сможет ли участвовать в специальном рождественском выпуске? — Он взглянул на свои спокойные, не дрожащие руки. — Думаю, меня вышвырнут только тогда, когда болезнь затронет речь.
В нем появилась жесткость, которую я видел и прежде, в те дни, когда еще страдал от ревности, думая об их с Сид браке.
— Паркинсон не делает больного дураком. Не затрагивает умственные способности, — добавил он.
Я мог поклясться, что он снова цитирует слова доктора. Он взял свое пиво.
— Только кажется, что они затронуты, потому что ты не можешь управлять мышцами, отвечающими за речь.
За его плечом я увидел, как в бар вошел мужчина средних лет с дочерью. Она была одета в летнее платье. На нем был пиджак от костюма и джинсы.
Потом мужчина наклонился к девочке, и я понял, что это не его дочь.
Мужчина был примерно моего возраста, хотя и боролся с подступающей старостью. С помощью джинсов, рыжевато-коричневого пиджака и, конечно, с помощью девочки.
Эта девочка была Элизабет Монтгомери.
— Разве против этого нет лекарств? — спросил я Джима, с трудом оторвав от нее взгляд. — Ведь должны быть лекарства.
Джим усмехнулся.
— Да, существуют бензтропин, бензгексол, очень хорошие средства для устранения мышечных спазмов. Но это дегенеративное заболевание. Лекарства контролируют симптомы. Но не излечивают.
Свободных столиков не было. Официант проводил Элизабет Монтгомери и мужчину к сиденьям у стойки бара. Мужчина взял коктейльное меню и принялся его листать. Смущенно улыбнувшись, он вынул очки без оправы.
Элизабет Монтгомери встала, поцеловала его в щеку и отошла от стойки.
Я смотрел на мужчину и думал — интересно, есть ли у него здесь номер. Интересно, ждут ли его где-нибудь в доме у подъездной аллеи, посыпанной гравием, жена и дети. И мне было интересно, как он познакомился с Элизабет Монтгомери и что между ними происходит.
Когда она вышла из туалета, я ее ждал. Она ничуть не удивилась, увидев меня. Может быть, засекла меня, когда они вошли. А может, просто наглая девчонка, эта Элизабет Монтгомери.
— Он что, помогает тебе делать домашние задания?
Она засмеялась.
В руке у нее было маленькое зеркальце. Она взглянула в него, потом снова на меня.
— Я не нуждаюсь ни в чьей помощи, чтобы делать домашние задания, — сказала она, и зеркальце исчезло в ее сумочке.
По ней нельзя было сказать, что она собирается провести здесь ночь. Хотя, может, они уже зарегистрировались в отеле. А может, еще ничего не было решено и он вступит в игру после нескольких пятнадцатифунтовых коктейлей. Меня затошнило.
— Он для тебя слишком старый, — сказал я. — А как же Пэт?
Вероятно, она уже подумала про Пэта.
Но я чувствовал, что должен был спросить.
— Наверное, Пэт слишком молод для меня, — сказала она и направилась к барной стойке, цокая каблучками по мраморному полу.
Я хотел ее остановить, но понимал, что не имею права дотрагиваться до нее. Однако она сама остановилась, не дойдя до бара.
— Понимаете, — сказала она, — я люблю Пэта.
— Ну да, я вижу. Пьешь коктейли с дедушкой.
— Нику тридцать пять, — проговорила она.
— Он так сказал? И еще, — продолжил я. — Что он тебе сказал о своей жене? Дай-ка угадаю — она его не понимает, но они остаются вместе ради детей.
— Разве это такая редкость?
— Очень смешно. Где ты с ним познакомилась? В чате? Там всегда лгут о своем возрасте. Он тебя готовит к сексуальному принуждению.
Она улыбнулась мне, словно несмышленышу.
— К несчастью, я уже вышла из того возраста, Гарри, когда возможно сексуальное принуждение.
Она бросила взгляд в сторону барной стойки. Ее хилый старый любовник продолжал сквозь очки изучать цены на мохито.
И я понял, что именно она хочет до меня донести.
— Пэт — самый привлекательный мальчик, какого я когда-либо встречала, — сказала она. — Он милый, нежный и все такое. Но мне семнадцать лет, и я просто не готова для такой большой любви. Может, и никогда не буду готова. Может, когда совсем состарюсь. Лет в двадцать пять или около того.
— Не поступай с ним так, — попросил я, хотя понимал, что это звучит нелепо.
Горничная, наверное, уже положила на их подушки по конфетке, пока мы разговаривали.
— Разве вы не понимаете? — спросила Элизабет Монтгомери. — Просто у Пэта слишком серьезные намерения.
Она направилась к барной стойке. Я пошел за ней несколько секунд спустя, недоумевая, что же это за мир, где от тебя могут отказаться только из-за того, что ты слишком заботливый.
Джим заказал еще пива. Он пододвинул мне кружку.
— Пожалуйста, присматривай за Пегги вместо меня, ладно, Гарри? — попросил он. — Что бы ни случилось. Присматривай за ней.
Я выдержал его взгляд.
— Всегда буду, — ответил я.
На его красивом лице появилась заговорщическая улыбка.
— Я так долго тебя ненавидел, — признался он.
Они отодвинули мебель, чтобы было больше места.