Менделеев-рок

– Потому что урод он. Будда тоже в Химике, но этот в музыку уже никогда не вернется. Его после нашего последнего концерта поймали и переломали руки. Он с тех пор нас избегал, даже за ударной установкой не приходил.

– Руки переломали? – ахнула Аня. – Кто посмел?

– «Доктора».

– Кто?!

– Одна новая молодежная группировка, отморозки типа скинхэдов. Только похуже. Они без всяких идеологических заморочек калечат всех, кто чем-то от них отличается. Допустим, поймают парня с серьгой в ухе и вырвут серьгу вместе с ухом.

– А если с длинными волосами, то голову отрывают?

– Отрывать не отрывают, а пробить могут. По их мнению, они оздоровляют наш город, поэтому и называют себя «доктора». Они до сих пор орудуют, то и дело кого-нибудь избивают. Менты одного-двух задержат, а еще сорок по улицам разгуливает.

– А Будда им чем не угодил?

– Им весь наш ансамбль не угодил самим фактом своего существования. Они против всей неформальной культуры.

– Ага, якобы в Химике есть неформальная культура! – Аня махнула рукой. – Здесь одна грязь и больше ничего!

– Просто есть такие люди, которым во что бы то ни стало надо кого-нибудь бить.

Следующим, кого мы повстречали, был Быстрая Походка – одна из трех главных достопримечательностей нашего города. Проще говоря, один из трех знаменитых городских сумасшедших.

Живое воплощение китайской философской притчи – «человек, идущий вперед, с головой, обращенной назад» (Быстрая Походка никогда не смотрит в ту сторону, в которую идет), – пролетело мимо нас, с чрезвычайно занятым видом размахивая руками-жердями. Едва мы с Аней свернули в короткий неширокий проулок и вышли на проспект Мира к остановке, как увидели и второго из троицы – Человека-Загадку. Невысокий смуглый старик, испугом в огромных глазах напоминавший пристыженную собаку, как обычно в это время выгуливал сам себя и, как всегда, топтался на одном месте, затравленно озираясь.

«Что-то психи разбегались, – подумал я. – К дождю, что ли?»

– Плакса, тебе развеяться бы, – предложила Аня. – Сходить куда-нибудь.

– Мы с Кристиной часто выбираемся…

– Да ты не понял, – бесцеремонно оборвала Аня. – Без Кристины. Кстати, где она сейчас, почему ты не с ней?

– Она уехала к бабке с дедкой на выходные.

– Вот и прекрасно! Сходи, оттянись.

– Да с чего ты взяла, что мне это нужно?

– С того, что на тебя смотреть жалко. Ты замордованный весь, как колхозная лошадь.

– Это все? – Я чуял подвох.

– Нет, если честно. Меня одна девчонка, моя бывшая соседка Настя, сегодня к себе на день рождения зовет, а я там кроме нее никого не знаю.

– Можешь не продолжать. Я с тобой. Только если Кристинка узнает, она с меня шкуру спустит.

Собственно, Кристина спустила бы с меня шкуру, и если б увидела нас с Аней сейчас. Легко могу представить эту сцену. Первым делом она отзывает меня в сторонку и ядовито спрашивает: «Что это за кадр?!» Я начинаю ей объяснять, что Аня – моя подруга, Кристина тут же заявляет: «Твоя подруга – Я!» Я пытаюсь возразить, Кристина перебивает меня громким взвизгом: «А, ты не согласен! Ну и иди к ней!» После чего гордо разворачивается и пылит вдоль по тротуару. Мне приходится бежать за ней и в течение получаса вымаливать прощение.

Так бы все и произошло. А поскольку Аня, изуродованная фашистским прикидом и куцей стрижкой, скорее всего жутко не понравилась бы Кристине, то моя персональная диктаторша еще очень долго высмеивала бы меня: «Ну и уродину ты себе нашел!»

Хотя не костюм и не прическа делали Аню пугающей. Ее лицо стало каким-то… поношенным, что ли. Будто она сняла его, как резиновую маску, потом неаккуратно натянула обратно, и на нем появились еле заметные складки: под глазами, в уголках губ, на подбородке… Что же случилось с тобой, Аня?

3 [инкубационный период]

Каким ветром ее сюда занесло? Она и сама не знала – сидела с таким видом, словно ничто вокруг ее не касается, и клевала салат. Чуть полненькая, похожая на упрямого ослика из-за круглого носа, приподнятого так, что ноздри кажутся чересчур большими. Кому-то другому она бы, может, и не понравилась, да и я не очень заинтересовался ее внешностью, как и праздником вообще.

Кроме Ани на той вечеринке я не знал абсолютно никого – ни виновницу торжества, ни ее тридцатипятилетнего бойфренда, ни их коллег по работе, дамочек (или самочек, как вам больше нравится) самого разного возраста. Аня, вопреки своим опасениям, быстро нашла общий язык с прочими гостьями, которые сочли ее имидж слегка эпатажным, но интригующим. Забыв про меня, моя спутница с головой ушла в разговор на вечные женские темы. Как известно, их всего две: 1) «Все мужики – козлы!» 2) «Надеть абсолютно нечего!»

Время тянулось как бесконечный удав. Умиравшему от недостатка внимания Ромке не хотелось ни есть, ни пить, ни петь. Тем не менее он добросовестно изображал «веселящуюся единицу» (как выразились в свое время Ильф и Петров), сидя в углу и пялясь на мохнатую желтую собаку, неподвижно лежавшую у противоположной стены.