Менестрели в пальто макси (ЛП)

Так внезапно нагрянула ты в мое съемное жилье на Мавританской улице, уверенно распахнула тонкую фанерную дверку в мои владения, пригляделась, потянула носом и упала без чувств. С полки свалились «Немецко-литовский словарь» Шлапоберского, пустая пивная бутылка и сапожная щетка. Ты упала в обморок! От всей этой духоты, спертого воздуха, от запахов, плывущих из кухни сударыни Клейн-Комар, от вони пригоревшей еды и помойного духа. Хорошо, что ты не вошла в кухню, где закисают мокрые тряпки, загнивают объедки, где в грязной постели разлеглась Старая Корова - она жалобно мычит: пи-ва! Да, во всем виновата, как мне кажется, она — Старая Корова, та самая Клейн-Комар. Мычала все громче да громче? Пи-ва! Что тебе оставалось? Прикрыла алый ротик розовой ладошкой и шлеп на пол - бесшумно укатился в сторонку зеленоватый флакончик лосьона. Я поднял тебя и уложил возле печки на матрац - один край его был измазан кровью, из другого торчала обгорелая вата. Кровь и пепел. На дворе сияло апрельское солнце, с потолка сыпалась штукатурка, мир просыпался в очередной раз, а ты лежала и не двигалась.

Ладно. А зачем сюда полезла? На что надеялась? Я же говорил: работаю киномехаником, люблю выпить. Охота была самой поглядеть? Да уж, это тебе не папочкины апартаменты. Здесь живут простые скромные люди, и жизнь их крепко потрепала. Увидишь еще. Понятно, и они теряют сознание — на улице, в поезде, на базаре. У всякого случаются минуты слабости. Встречаются и такие: оцарапают хлебным ножом палец и - хлоп на пол, так действует вид собственной крови. Ты сомлела от недостатка кислорода, вполне понятно.

А мы-то как перепугались! Комариха, старая кляча, мигом забыла о пиве, набросила ватник на голое тело, схватила подойник и помчалась к водокачке. Она в соседнем квартале, у Четвертого управления. Комарихина дочь, престарелая Матильда, кинулась массировать твои ляжки, я с трудом ее оттащил. Затолкал в угол, там она сразу уснула. Она жалобно сопела и не увидела, как из соседней квартиры выбежала вдова Мирски и стала совать тебе эфедрин, нюхательный табак и анисовые пастилки. Брысь, ведьма, - крикнул я, - сгинь. А, ты не знаешь: Мирски не выносит, когда ею командуют. Она плюнула в мою сторону, вытащила из-за пазухи кухонный колун и подскочила ко мне. Лезвие проехало по спине, не причинив никакого вреда: моя сорочка вся задубела от кухонной сажи, пыли, солей и песка. Да и колун давно не встречался с точилом. Надежда Мирски проворно сбегала к себе и вернулась с маникюрными ножничками. Возможно, ей показалось, что ты рожаешь. И тогда тебя напугала Старая Корова - она опрокинула на тебя целый подойник студеной воды. Ты приоткрыла левый глаз, уверенно вымолвила: умираю! - и вновь погрузилась в нирвану. Вид ты имела исключительный! Ангел на помойке, мелькнула мысль. Ты себе лежала, а Комар и Мирски успели поцапаться, помириться и уже вслух обсуждали, где бы понадежнее спрятать твой трупик - в заглохшем колодце или в позабытом со времен войны убежище. Я как-то заглядывал туда - ржавые железные лавки, такие же коробки от противогазов и выпавшее в осадок настоящее время. Крыс — и тех там нет. Вот оно где могло быть, твое заветное Дно!

Я обратился к этим дамам в нескольких не слишком учтивых выражениях. Лексика возымела действие - обе так и присели от злости, отвернулись, подоткнули подолы и дружно показали мне два плоских посинелых зада. Мы добра желаем, про-фыркали они, а ты, гад, ругаешься! И пошлепали на кухню доедать свою воробьятину, запивая чесночным соком. Ведьмы - они ведьмы и есть. Затем Старая Корова, порыгивая, разделась, вышла во двор и окунулась в ржавую ванну с марганцовкой. Она лечилась от чирьев - чирьи гноились и воняли. На нее резво накинулись слепни и навозные мухи, однако из ванны торчал один лишь острый нос, а сама несчастная лежала, плотно прилепившись к дну ванны.