Менестрели в пальто макси (ЛП)

А еще вчера я улыбался. «Под Галем»²¹, как выражаются виленские поляки, в овощном ряду верткий мальчуган спрашивал у менестреля: «Дядь, купишь морковку?» - «А как же! - отозвался деклассированный бард. - Беру! Айда на Бекеша грызть красную морковку и пить лиловое вино! Давай, парень, свой овощ!» - «Эй! - нагнал длинное черное пальто шустрый торговец. - Кто этот Бекеш у тебя?» - «Каспар Бекеш! - вагабунд²² поднял длинный указательный палец. - Каспар Бекеш - венгерский полководец, он вел литовцев в поход на Москву. Только - тс-с!» Затем, напевая жестокий романс, сунув морковки и руки в бездонные карманы невразумительного пальто, он направился к подворотне, где его поджидали приятели, потом, с полными бурдюками вина, все вместе двинулись к Муравейному ущелью близ Красного Обнажения. А по булыжнику рынка Галле с гулким стуком, разбрызгивая розовые растерзанные внутренности, катились большие арбузы, и мальчик долго глядел им вслед - вот это дяденька! Еще сегодня мне слышится романс - пошлый, но жестокий. Мелодия? Ну, допустим, чувствительная.

Ехал цыган на лошадке -

Король бессарабских степей.

С ним женка - красавица Радка

И восемь в кибитке детей.

Восемь детей - вот это да! Небось, хорошенькие! Как сейчас вижу своих товарищей, притулившихся к темным колодам-сидениям, в черных широких шляпах, нахлобученных по самые глаза, или наоборот - съехавших на затылок. Смотрю и насмотреться не могу, до чего же они прекрасны, обаятельны, эти никому не нужные шалопаи! А сентябрь, что за сентябрь! Но они спят, не шевельнутся, точно и впрямь восковые. Вот ярко-красные огрызки моркови с зелеными хвостиками. Но еще краснее обрыв рядом с горой Бекеша. Сизая дымка паутиной стелется над Муравейным ущельем. Приторный запашок увядания. Вороны, ангелы, белые кони... Неутомимый Христофор. Осень, осень... Мне томно, но не знаю, отчего... Тоже из романса. В окне плакат: «Вы еще не сделали прививку от Романса?».

В очередной раз перейдя речку, Христофор с подкидышем на плече присаживается отдохнуть, затем готовится вновь войти в реку. Однако оба милиционера уже выжимают воду из мокрых брюк. Сердито ругнув намокшие в карманах сигареты, бросают святому: «Все, в последний раз, оборванец. Наша смена кончилась. Хана. Топай один, коли есть охота!» Сплюнув, стража удаляется в сторону открытых теннисных кортов. Мячики подавать? Да нет же, следить за порядком, охранять покой граждан. Сущее отдохновение после караула при Христофоре. На радостях они и мячик подкинут, и досыта налюбуются шоколадными ляжками под коротенькими белыми юбочками. Менестрели стражам порядка не помеха, это не их участок, к тому же они спят, не нарушают. Великолепная семерка. Семь самураев. Семеро против Фив. Семерых одним ударом... Семеро менестрелей в пальто макси! Макси, макси до пят.

Что ж, прощайте, киваю я своим спящим друзьям — тунеядцам, бомжам, продуктам зрелого общества с начальным, незаконченным средним и даже высшим образованием. Прощайте, возвышенные, утонченные создания, я путь держу к Заречью золотому

. Собственно, туда я и направлялся, там ждет меня любимая моя! На Заречье, в Независимую Зареченскую республику! В наше Сорренто, наши Афины, Монтре и Памплоне! Вот я уже пересек границу - Вилейку. Прощайте! Vale! Сейчас глотну из бьющего на берегу ключа. Что-то в горле пересохло.

Я поднимаюсь по крутой тропинке и на полпути оборачиваюсь. Точно: через шибкие струи вновь бредет Христофор - удачи тебе, святой! На берегу буреет дощатое здание кинотеатра - кино тут показывают до первых морозов, когда в зале изо рта валит пар. Нынче кинозритель избаловался! А это типичный кинотеатр времен вермахта: в лютый мороз здесь крутили фронтовую хронику. Марши, речи фюрера. Сегодня барак догрызают короеды и грибок. Однако он стоит себе, бурый такой, даже что-то еще показывает. А я, шаг за шагом, одолеваю крутой подъем, подошвы скользят по мокрым листьям, вязкой глине. За горой - уже Заречье. Сегодня отнюдь не солнечное, зато там живет моя Любимая, свет моих очей. Моя антилопа гну. Моя людоедочка, Доротея и Лаура!