Меня никто не знает

— Мне за тебя очень стыдно, Варя. Послушай, что люди про тебя говорят. Если уж взялась следить за девочкой, разве можно было пускать ее на глубину? Я смотрю, ты еще совсем не выросла. Все, хватит, накупались: едем домой.

Она пошла вперед, а я — за ней, шепотом репетируя возражение: «Но я же не бралась за ней следить»… Только, конечно, вслух я его говорить бабушке не стала: она бы это восприняла как жалкую попытку сбросить с себя ответственность, и была бы права.

Тем летом я больше не ездила на Матырку, как-то не хотелось. А потом иногда бывала, но поняла, что боюсь глубины. Когда я плыла, то все время проверяла ногой дно, и, если его не было, у меня начиналась страшная паника, я пулей летела на берег… В последние два-три года я на глубину зайти больше и не пыталась, а нырять не пробовала тем более. В конце концов, бабушка и папа у меня вообще плавать не умеют, и это не делает их плохими людьми. Вот и мне незачем заниматься тем, что не доставляет никакого удовольствия…

— Поверните направо, — вдруг просит меня навигатор. Я вздрагиваю и ругаю себя за то, что опять задумалась и вела Ласточку почти машинально. Хорошо еще, ничего не случилось.

Правый поворот приводит нас на более узкую, снова идущую среди каких-то деревень, зато и несравненно более сухую дорогу: она поднята высоко, вода стекает с обочин вниз, в поля.

— Опять объезд какой-то, — зевает тетя Лена, а Илья начинает ныть:

— Ва-арь, ну когда мы поку-у-ушаем, ну уже до-олго е-едем…

— Ладно, ладно, ладно, — соглашаюсь я. — Как увидим магазин, так остановимся.

Но после моих слов дорогу будто кто-то заколдовывает: напрочь исчезают все деревни, и по бокам тянутся только бесконечные поля мокрых, еле видных в серости и сумерках, подсолнухов, иногда сменяясь пшеницей. Мы едем битых полчаса, не видя никаких признаков жилья, когда вдруг Илья, копающийся в своем телефоне, радостно вскрикивает:

— Варь! Там скоро заправка! При них магазины бывают! Ой, только не пропусти!

Я киваю: Ласточке тоже неплохо было бы залить хотя бы полбака бензина. Но когда справа показывается длинная крыша заправочной станции, я отказываюсь от этих намерений. Заправка маленькая, даже не подсвеченная, на ней грязноватыми красными буквами красуется поддельное название «Кук-ойл» (видимо, чтобы водители путали с Лук-ойлом), но магазинчик в ней, вроде бы, есть. Пусть хоть родственники поедят, решаю я и поворачиваю.

Не успеваю я въехать под козырек «Кук-ойла», как родственники вырываются из задней двери и несутся к магазину. Я глушу двигатель, выключаю фары, чтобы поберечь аккумулятор, и готовлюсь долго ждать. Хотя что они там купят, магазинчик-то небольшой и тоже темный какой-то… Неужели им жалко освещения?

Дождь, как занавеска, колышется у края козырька. Я рассеянно разглядываю покосившийся заправочный автомат, напротив которого остановилась, и иногда посматриваю в сторону родственников. Вот Илья, рывком обгоняя ковыляющую тетю Лену, подбегает к плотно закрытой белой двери магазинчика и дергает ее… В тот же миг я без слов вижу его разочарование. А, значит, все-таки не работает.

Родственники приходят обратно печальные.

— Закрыто, — грустит Илья.

— Ничего, в следующий магазин зайдем, — утешаю я и поворачиваю ключ зажигания.

Молчание.

Я удивляюсь, выдергиваю ключ, осматриваю, вставляю его снова в замок и поворачиваю.

Молчание.

Мотор ведет себя так, как будто его в Ласточке вообще нет, хотя от горячего мокрого капота еще поднимается пар.

Я снова выдергиваю ключ, опять вставляю, поворачиваю на этот раз наполовину, чтобы зажглись хотя бы приборная панель и фары…

Панель не горит. Фары не включаются. На наших глазах Ласточка превратилась из машины в бесполезную железную коробку.

— Че, Варь? — беспечно интересуется тетя Лена. — Не заводится, что ли?

— Я не знаю… — горло мне сдавила паника, поэтому от голоса остается только верхняя нота: жалкий писк. — Не заводится! Я не знаю, что с ней!

— Ы-ы-ы-ы-а-а-а! — вдруг резко начинает реветь Илья.

— Ой, господи, ой, что ж случилося-то, ой, что ж с нами будет-та, и еды-то нету, — вторит ему тетя Лена. Родственники слипаются друг с другом и превращаются в еле видный в сумерках трясущийся ком. Я, всхлипывая и утираясь косой, смотрю в приборную панель, где все стрелки стоят на нулях, и изредка поднимаю глаза на издевательски-длинный ряд икон. Раз в минуту я с дурацкой надеждой поворачиваю ключ зажигания. Но Ласточка молчит. Вокруг нас — бесконечные поля, бесконечный ливень, закрытая заправка… И пустая дорога.

Глава 13

Все, что могла, я себе уже сказала. И насчет того, что нужно было показать машину перед поездкой в нормальном сервисе, и насчет того, что не нужно было останавливаться на явно неработающей заправке, и что если уж остановилась в безлюдном месте, то глупо было выключать огни и выдергивать ключ…