Старикам очень полезны прогулки на свежем воздухе. Вот американцы, выйдя на пенсию, по всему миру шастают. Но видели ли вы когда-нибудь члена Политбюро, гуляющего по улице? Правда, говорят, что на закрытых дачах их выводят под ручки подышать воздухом. Так ведь заключенных тоже выводят. В тюрьме двор поменьше — вот и вся разница. Право на здоровье — это великое право, которого члены Политбюро лишены начисто. Сложилась парадоксальная ситуация: лечиться член Политбюро может, а болеть нет. Поболеешь месяц, пропустишь несколько заседаний, и вдруг обнаружишь, что твои соратники втихомолку вывели тебя из состава Политбюро. Поэтому-то никто не рискует. Вот товарищ Пельше, можно сказать, из гроба вставал, но приходил на трибуну Мавзолея. Долго болеть осмеливается лишь Генеральный секретарь. Когда он в больнице, все остальные члены Политбюро спокойны за свои места. Никаких перетрясок не предвидится. Теперешнего Генерального секретаря скоро свезут в больницу. Так оно надежнее.
А самое главное для человека — это право на пенсию. В течение столетий в суровых классовых боях с капиталистами и угнетателями рабочего класса трудящиеся во всем мире добились этого права. Любой работающий человек желает скорее выйти на пенсию, читать газеты, копать грядки в своем саду, поливать цветочки, играть с внуками. Всех нормальных людей провожают на пенсию с почетом, всех, кроме членов Политбюро. Для члена Политбюро выход на пенсию страшнее любой пытки. Сразу его имя исчезнет со страниц газет, из всех справочников и энциклопедий. Это крушение всей его жизненной карьеры. Вспомните, в какое идиотское оцепенение впал товарищ Подгорный, как рыдал товарищ Кириленко, когда выяснилось, что их отправили на заслуженный отдых. Поэтому члены Политбюро как каторжные обречены работать до самой смерти. А радости у них мелкие, незначительные: получить очередной орден к очередному юбилею, дать приказ об уничтожении пассажирского авиалайнера какой-нибудь южнокорейской авиакомпании, захватить еще одну страну в Азии или в Африке. А толку что? Все равно вместо икры врачи прописали лишь манную кашу.
Итак, подведем итоги. Трудно представить себе более тяжелую долю, чем доля члена Политбюро. Полжизни под строгой охраной, в наглухо закрытых, прокуренных комнатах, бесконечные заседания, нездоровый сидячий образ жизни и, значит, полное нарушение всех функций организма. И вот каждое утро этот старик пробуждается от ночных кошмаров: приснился Сталин или Хрущев. Его мучит геморрой, боли в животе и в груди, руки и ноги дрожат. Он сразу глотает кучу таблеток, но от этого голова делается чугунной, а на лице появляется привычная маска служащего похоронной конторы. Его одевают, а он пытается вспомнить, что было вчера, и уж точно не может вспомнить позавчерашнего. Он плохо видит, почти не слышит и молит Бога и Дьявола дать ему силы правильно прочесть доклад, написанный за него помощниками, произнести без запинки слово «социализм» и не перепутать свое место в строю при выходе на торжественное заседание. Он нервничает, но не имеет права этого показать, и поэтому от напряжения у него еще больше кружится голова. И вот в таком состоянии его вносят в машину, плотно закрывают бронированную дверцу, чтоб не выпал по дороге, и везут управлять огромной страной…
«Папа, обещала написать про Лизку. Она уже большая. Очень кроткая. Т. е. может и повопить и побезобразничать, например очень любит плеваться и пихаться ногами, но вообще очень покладистая и каждое мое появление около своей кровати считает праздником, так что ее делается очень жалко. Часто смеется. Разевает свой беззубый рот и делает радостную гримасу. Больше всего любит летать как пчелка. Это так у нас называется, когда я ее беру под мышки и поднимаю высоко над головой, а она держится горизонтально и еще руки разводит в стороны. К сожалению, она теперь весит больше восьми кг и мне уже очень трудно так ее поднимать, особенно в конце дня, когда устаю.
Последние дней десять были вообще какие-то адские, потому что на работе был аврал, и я даже плакала от отчаяния, ничего не успевала. Сегодня отдых, воскресенье, но так болит спина, что жить не хочется. Еще Лизка очень любит купаться, это вообще-то надо видеть, но в двух словах так: сначала нам очень страшно (потому что вдруг выпустят?), потом мы постепенно привыкаем, и минут через пять (а я все время держу эту маленькую тушку на левой руке) она робко подрыгивает ножками, а на физиономии такая отвага, будто она собралась грудью прикрыть вражеский дот, потом вступают лапы, и начинается ужасное безобразие с волнами, плевками, брызгами, я мокрая с головы до ног, при этом она еще норовит попить воды, в которой купается. Все это совершенно необходимо сопровождать словами: «Лиза очень храбрая девочка, она ничего не боится, Лиза смелая как тигр» — и т. д.