Меня убил скотина Пелл

В журнале «Иностранная литература» появилось интервью с Юрием Трифоновым. В обычной своей, мягкой, ироничной манере Трифонов рассказывал о своей поездке по Скандинавским странам. И вдруг Говоров споткнулся на фразе: «Я очень рад, что в Швеции и Финляндии изданы книги Л. И. Брежнева «Малая Земля» и «Возрождение». Надеюсь, они укрепят дружеские связи между нашими народами».

Говоров позвонил Самсонову:

— Лева, ты читал интервью…

Самсонов не дал окончить:

— Юрия Трифонова? Учу наизусть.

Говорова всегда поражала выборочная информированность Самсонова. Он мог начисто пропустить хороший роман в московском журнале и прочесть его значительно позже, под давлением Вики, прибавив: «Ну да, ничего, лучше, чем я ожидал». Но стоило кому-то из уважаемых советских писателей дать петуха, как о подобных происшествиях Самсонов узнавал мгновенно. Впрочем, возможно, чудо объяснялось тем, что у Левы был «наш человек в Гаване», то есть в отделе новостей Гамбурга, который четко знал, какого рода события в первую очередь заинтересуют редактора «Вселенной».

— Лева, по-моему, это прекрасная тема для очередной нашей беседы «Писатели у микрофона».

Самсонов сказал, что он сам собирался звонить Говорову, просто не хотел напрашиваться, давно пора рассказать, кто такой Трифонов, Сталинские премии никогда не присуждались даром, у Трифонова со времен «Студентов» рыльце в пуху, а теперешняя его жена, кагэбэшница — это всем известно, — влияет на Трифонова в нужном направлении.

Говоров не стал спорить. Переубеждать Самсонова — занятие бессмысленное. В конце концов, у Говорова в запасе ножницы и Толя Шафранов, с которым они сядут и вырежут из беседы все самсоновские закидоны. Но главное, он надеялся, что к четвергу Лева остынет и будет говорить разумные вещи.

Так оно и получилось.

Самсонов начал с того, что очень любит Юрия Валентиновича, что «Студенты» для него были радостным открытием в эпоху сталинского безвременья, а потом у Трифонова произошел качественный скачок: «Обмен», «Предварительные итоги» и особенно «Дом на набережной». Трифонов, наверно, единственный прозаик в советской литературе, который пишет то, что думает. Тем горше, тем печальнее…

— Лев Иваныч, — как обычно, играя под наивного дурачка, вставил свою реплику Говоров, — может, мы в безопасном Париже оторвались от советской действительности? Нам-то просто отсюда призывать советских писателей к смелости и принципиальности. Может, сейчас такое положение, что не произнеси Трифонов проникновенных слов о нашем дорогом Леониде Ильиче, его бы арестовали или, не дай Бог, расстреляли? Ну хорошо, я утрирую. Но вдруг Юрию Валентиновичу пригрозили: мол, не скажешь о Брежневе, исключим из Союза писателей, отнимем дачу, выгоним из квартиры?

— Нет, Андрей Петрович, — ответил Самсонов с очень доброй интонацией, которую только он один, когда хотел, мог придать своему голосу, — я абсолютно убежден: ни один волос не упал бы с головы Юрия Валентиновича, не те нынче времена. Более того, если бы Трифонов промолчал, ничего бы не помешало ему отправиться в следующий заграничный вояж со своей милой и очаровательной женой. Не будут сейчас ссориться с самым престижным на Западе советским писателем.

— Тогда почему? — спросил Говоров. — Неужели Юрий Валентинович и впрямь высоко ценит литературные произведения Брежнева?

— В наших спорах с Юрием Валентиновичем мы часто расходились в оценках, — усмехнулся Самсонов, — однако не настолько, чтобы я мог предположить, будто Трифонову изменил литературный вкус. Все проще, Андрей Петрович. Вся жизнь в нашей стране пронизана откровенным цинизмом. В обстановке, когда все кругом говорят не то, что думают, теряется чувство ответственности даже у лучших представителей нашей интеллигенции. И это самое страшное…

Говоров был доволен. Беседа получилась. Хотел немедленно отправить ее в Гамбург, но Шафранов попросил: дай, мол, почистить пленку, вырезать ваши «бэ-э-э» и «мэ-э-э». Правда, Говоров, в отличие от Самсонова, считал, что Трифонов произнес слова о книгах Леонида Ильича не по небрежности, нет, его очень попросили их произнести. Не заставили — заставить Трифонова сделать что-то против его воли было невозможно, — а уговорили. Видимо, новый роман Трифонова застрял в редакции, и друзья-болельщики, сочувствующая редакторша стали умолять: «Юрий Валентинович, упомяните, Христа ради, Брежнева — сразу роман сдвинется с мертвой точки. Роман-то важнее, его ждут миллионы читателей». И вот чтоб роман увидел свет, пробормотал Трифонов несколько общих фраз. Но раз у Говорова нет конкретных доказательств своей версии, пусть прозвучит гипотеза Самсонова. В ней тоже много верного.

А потом появился печально знаменитый 25-й номер «Вселенной», в котором главный редактор журнала Лев Самсонов дал интервью своей сотруднице Фаине Путаке. Случай уникальный: за всю историю русской литературы ни один главный редактор свое интервью в своем журнале не печатал. Заранее предупреждая возможную критику, Фаина в предисловии к интервью написала: «Нам не стыдно».