Меня зовут - Кожа

принялась выкликать по списку. Дошла очередь и до меня.

— Кадыров!

— Я.

— Кажется, мы с тобой уже успели познакомиться!

Я чувствовал, что нужно ответить. Но что? Извиниться? Как-то неудобно. Э, голубчик, скажет учительница.

Значит, посторонней девушке можно было грубить, а в школе ты прикидываешься воспитанным мальчиком? Да ты, дружок, лицемер! Этого я не мог допустить. Я был уже и дезорганизатором, и хулиганом, и нарушителем

дисциплины, и даже «продувной бестией» (хотя я и не знаю что это такое), но в лицемерии меня никто еще не упрекал. Поэтому я сказал:

— А учебники я все-таки купил. Майканова усмехнулась:

— И на футбол не опоздал?

Откуда она знает про футбол? Только потом я сообразил, что она могла меня попросту увидеть через четверть

часа на поляне. Но тогда я подумал, что Жантас наябедничал.

— Успел,— ответил я сердито,— а вот Жантасу по шее надавать еще не успел. Но ничего, успею!

— Что ты сказал?— изумилась Майканова. Я не стал повторять сел на место. Вот так и испортились с самого начала наши отношения с Майкановой и главным образом из-за этого ябеды Жантаса.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Рассказывает о том, как я хотел увести чужого коня и чем это кончилось, а также про встречу с Султаном.

Через два дня группа ребят с шумом и весельем отправилась в лагерь. Оставшиеся вместе с бригадиром Самедом сели на трехтонку и уехали на уборку сена. Я был зол на всех, никуда не поехал и остался дома.

Мама была на летнем пастбище. (Кажется, я уже говорил о том, что она работает дояркой.) И мы с бабушкой

зажили вдвоем. Г рех хвастаться, но не только во всем ауле, а даже в целом районе нет, наверно, такого

трудолюбивого человека, как моя бабушка. Мне никогда еще не удавалось видеть бабушку спящей: проснуться

раньше, чем она, или лечь спать позже ее. Бабушка с утра хлопочет, доит двух коров, относит молоко на

сепаратор, квасит его, процеживает творог, сбивает масло, наводит порядок в доме, сушит, кизяк, готовит,

стирает... Короче говоря, весь дом только на ней и держится.

И пока бабушка суетилась, трудилась, что-то делала, я умирал со скуки. Есть ли свете худшая беда, чем

одиночество? Наверно, нет. Я пробовал отыскать себе какое-нибудь занятие на улице, но и там было тоскливо и уныло.

«А что, если отправиться на джайляу»,— подумал я.

Мысль была великолепна. Но где взять коня?

Попросить лошадь в бригаде? Да на меня посмотрят,, как на сумасшедшего.

«Этого еще не хватало! Вон отсюда, бездельник!»

И вдруг в голову мне пришла великолепная мысль. «Все улажено,— радостно подумал я,— все равно что конь обуздан и оседлан...».

После ужина я предупредил бабушку:

— Сегодня вечером я еду на джайляу.

— Сегодня? В такую темную ночь?

— Конечно, ночью. Днем слишком жарко, особенно если едешь верхом.

— А где же ты возьмешь лошадь?— поинтересовалась бабушка.

— Какая разница? Была бы лошадь хороша. Бабушка посмотрела на меня с опаской:

— Ой, нечистая сила, опять, какой-нибудь скандал затеешь?

— Что вы, бабушка!— поторопился я успокоить ее.— Какие могут быть скандалы? Просто несколько наших ребят

приехали с джайляу и возвращаются обратно. С ними я и поеду.

— Смотри!— строго сказала бабушка.— Не наделай бед. И без того весь аул, от мала до велика, говорит о тебе.

Как услышит человек твое имя, так волосы дыбом у него на голове встают... Ведь это я, твоя родная бабушка,

сношу твои шалости спокойно. А чужие люди — нет. Прошу тебя, внучек, обойтись хоть на этот раз без баловства.

Не трогай ничего чужого. Сядешь покушать в гостях, помни: обжора — это самое позорное у нас прозвище...

Все сказанное бабушкой я слышал уже не менее сотни; раз. Но что было делать? Начни я возражать —она меня не отпустила бы.

И до чего же любят взрослые поучать детей!

Когда я вышел на улицу, уже стемнело. Без труда разыскал я в сарае заранее приготовленную уздечку и спрятал

ее за пазуху, чтоб не звенела. Хотя вряд ли кто-нибудь мог бы меня увидеть в этот час, я все-таки решил

пробираться вдоль речки. На всякий случай я шел пригибаясь, время от времени припадая к земле и чутко прислушиваясь.

Как хорошо было бы умчаться на джайляу не одному, а вместе с Жанар! Мы неслись бы на двух лучших скакунах!

Кони играли бы под нами... Тихая, темная, мягкая ночь. Мы едем по склону горы меж густых зарослей. Вдруг впереди слышится волчий вой. Жанар вздрагивает и пугается.

— Кожа! Это волки воют! говорит она дрожащим голосом.

— Пусть себе воют,— небрежно отвечаю я.

— Но они могут окружить нас!...

И волки действительно окружают нас. Я поднимаю Жанар на воздух и пересаживаю к себе на седло. Огромный

волк бросается с диким ревом прямо на грудь лошади. Плетью ударяю я хищника промеж ушей. Он катится кубарем и с диким жалобным воем убегает.

— Кожа! Ты самый храбрый человек на свете,— ласково и тихо говорит Жанар.

Лошади паслись обычно по ночам на берегу речки. Сейчас моя задача состояла в том, чтобы изловить одну из них.

Я подполз к темному силуэту и обнаружил, что имею дело с гнедой кобылой старика Алшабая. На что мне кобыла,

за которой потянется жеребенок! «Всаднику собака не подходит, дайте лошадь»,— не зря придумали эту