Меня зовут Мина

Помните, я смастерила археоптерикса? С тех пор я не выпускаю его из рук: разбегаюсь, чтобы он расправив крылья — как будто летает. И я всё время думаю о том, как он, этот крылатый динозавр, пережил бедствие, которое истребило всех других динозавров. И ведь он не просто выжил. Он стал изящным, могучим, он многому научился. Он положил начало целой ветви эволюции! От него появились птицы! И теперь эти птицы летают, парят в небесах. А я смотрю на них снизу и восхищаюсь. Им удалось расселиться по всему миру, от ледяных полюсов до влажного жаркого экватора. И мне кажется, что, если человеческому роду удастся себя уничтожить — а люди, похоже, к этому стремятся — или если Землю постигнет какое-то бедствие, как случилось с динозаврами, птицы всё-таки выживут. Когда наш сад, и поля, и фермы, и лес совсем одичают, когда парк в конце Соколиной улицы придёт в полное запустение, когда города будут лежать в руинах, птицы всё равно будут летать, и петь, и вить гнёзда, и откладывать яйца, и растить птенцов. Очень возможно, что всем остальным живым тварям наступит конец, а птицы будут существовать всегда, пока существует наша планета. Они будут петь до скончания времён. В общем… мне кажется так: если Бог есть, возможно, Он выбрал птиц, чтобы они говорили Его голосом. Нравится вам такая мысль?

Эрни Майерс, мусор, пыль, метемпсихоз и синий автомобиль

Я снова сижу на дереве. Почки с каждым днём набухают всё больше, из них вот-вот проклюнутся листья. Почки даже отбрасывают тень, поэтому свет падает на меня пятнами и имеет зеленоватый оттенок. А небо — голубое-голубое. Дрозды как-то притихли. Может, они уже отложили яйца? Я лезу выше, но сидящий на верхних ветках дрозд-папа начинает хлопать крыльями и истошно верещать — тррр-гик-гик!

— Ладно, — шепчу я. — Пока тут посижу.

Раньше я писала прямо на дереве, на коре, словно ветки были моим секретным блокнотом. Я брала перочинный нож и вырезала буквы — так чтобы снизу было незаметно. Потом я решила, что неправильно портить дерево, оно этого не заслужило. И перестала. Но слова на ветках остались, я их вижу, могу даже погладить. Моё имя, Мина (много раз), «мама» и «папа» (много раз). На одной ветке вырезано «Я ВСЁ ненавижу!». А на другой — «Я всё ЛЮБЛЮ». «Мир — место удивления», — меленько написано высоко на стволе. «Мина одинока», — на тонкой ветке, совсем-совсем крошечными буковками. Но время течёт, снова наступает весна, и слова потихоньку заживают. Через несколько лет они станут вообще незаметны. Раньше я и на руках писала, но теперь тоже перестала. Только если надо быстро-быстро записать увиденное или услышанное…

Похоже, уборка соседнего дома окончена. Ну, того, где жил мистер Майерс. Вынесли последнее барахло, свалили в кучу перед домом: сломанная мебель, коробки со старой одеждой, посудой, ложками-вилками, а ещё — кипы древних книг и журналов. Я несколько раз видела, как люди замедляют шаг возле этой свалки — проверяют, нет ли там чего нужного. Но видимо, нет: прохожие, если и берут что-то в руки, тут же бросают назад, в кучу.

Дом уже выставлен на продажу. И уже появляются покупатели. Один мужчина всё пялился внутрь через окно. И на крышу внимательно смотрел. И в тетрадочку что-то записывал. А в другой раз пришли мужчина и женщина: перебрались через груду мусора и тоже пытались заглянуть в дом. А потом они повернулись и стали разглядывать улицу, словно проверяли, подходит ли она им, удовлетворяет ли требованиям. Меня они не заметили. А сами были ужасно унылые и скучные. Я стала мысленно посылать им сигнал: «Не покупайте! Не покупайте!» Они что-то друг другу сказали, покачали головой и ушли не оглядываясь.

«Вот и славно!» — подбодрила я себя и перевела дух.

Потом на улицу въехал огромный мусорный фургон. И, скрежетнув тормозами, остановился у дома мистера Майерса. Из кабины выпрыгнул мужчина в оранжевом комбинезоне. Он натянул перчатки, надел маску, словно вокруг смертельная зараза, и перекидал весь мусор в фургон. Меня он, кстати, заметил. Засмеялся и помахал. А проезжая обратно под моим деревом, затормозил, опустил боковое стекло и звонко крикнул:

— Привет, детка!

Глаза у него были весёлые.

— Привет, — ответила я.

— Видать, хорошо время проводишь? Там, на дереве, а?

— Ага.

— Вот и умница! — Он широко улыбнулся и пожал плечами, словно и хочет что-то добавить, но не знает что. А напоследок он сказал: — Ну, живи как умеешь!

И уехал. Увёз остатки существования Эрни Майерса на городскую свалку.

А как мне ещё жить, интересно? Как умею, так и живу. Но конечно, он имел в виду: живи хорошо. Живи по-настоящему. Это очень правильное пожелание для любого человека. И я твёрдо намерена его выполнить!