Меня зовут Ворн

– Гобла, какого черта мы по лесу в ночь поперлись? – незатейливо матерясь, поинтересовался Гриня после того, как в очередной раз споткнулся о выступившее из земли корневище и напоролся на острые ветви сушняка.

Звездное небо лишь иногда мелькало в редких просветах густых крон, скудно освещая верхушки деревьев. Калин заметил себе, что в подземелье хуман и то светлее было, и, задирая повыше ноги при каждом шаге, старался ни во что не врезаться. Тусклый, уже догорающий факел в руке проводника почти не светил, но хотя бы было видно его направление, и на том спасибо. Ночной лес пугал темными стволами необъятных деревьев-великанов, различными скрипами, треском, уханьем ночных птиц и другими страшными звуками, от которых замирало сердце и холодела кровь. Пара зеленых глаз во мраке, увиденных мальчишкой, и громадный горбатый силуэт заставили подняться дыбом волосы на его теле, но на деле это оказалась всего лишь бабочка, сидевшая на валуне, раскинувшая пушистые крылья. Такая моль не то что шубу, но и хозяйку утянет.

– Собрать кое-что нужно. Потом такой возможности еще долго не представится, а ночницы понадобятся и не раз.

– Значит, мы из-за каких-то там ночниц рискуем себе шею в потемках свернуть? – бурчал Гобла недовольно. – И сдались они тебе?

– Не мне, а нам. Крылья их если истолочь и с вином смешать, то в теле силы добавится. Не то чтобы прям тяжести тягать, просто легко тебе станет, как облако проглотил, и не бежишь тогда, стрелой летишь, и сна ни в одном глазу сутки, а если побольше принять, то и двое. Но злоупотреблять не советую. Откат потом тяжелый. Тельца же другое свойство имеют. Их тоже истереть нужно в ступке, да куда угодно добавить, хоть в воду, хоть в кашу, и тоже бегать будешь, да быстро, но недалеко. До нужника. В общем, полезное животное, главное, не перепутать, чего кому подмешивать.

Лица Гоблы мальчик не видел, но судя по интонациям и веселым ноткам в голосе хуман явно говорил это с улыбкой и даже посмеивался. Так же он добавил, что, если бы Гриня меньше трындел, а больше бы глядел под ноги, то и падал бы реже. На что Гриня фыркнул, выказывая свое недовольство и показушное презрение к его словам.

Дойдя до окраины лесной проплешины, проводник скомандовал привал. Калин с облегчением скинул свою ношу с натруженных плеч и ссадил на сумку мрякула. Полная, удивительно оранжевая луна только-только поднималась от горизонта, показалась сквозь листву, заливая полянку красноватым светом. Крупные светлые бутоны поникших цветов зашевелились, подняли головы, раскрываясь, потянулись к небу.

Поначалу Калин думал, что лепестки цветков зеркальные и отражают лунный свет, но вскоре те засветились ярче, чем луна, освещая всю поляну голубым сиянием. На деревьях вдруг вспыхнули шары, словно выпученные глаза многочисленных насекомых, собравшихся в кучу. Воздух наполнился писком и жужжанием. Шары замигали, и над полянкой показались забавные летающие существа с очень большими, на всю мордочку, глазками.

– Сколько раз уже видел, – тихо произнес Гобла, любуясь зрелищем, – и все равно всегда как впервые. Красивые, падлы, – вздохнул он с грустью, достал из кармана рогатку и горсть снарядов, принялся отстреливать порхающих над открывшимися цветами ночниц.

Набив их пару дюжин, пошли подбирать трупики. Отделив прозрачные крылышки с неоновыми прожилками от чешуйчатых тел, разложили трофеи по разным мешочкам и остались на этом месте дожидаться рассвета.

* * *

Расседланные мары с кислыми мордами жевали траву, поглядывая в сторону костра, над которым на вертеле крутился увесистый окорок, и обиженно вздыхали. Мары те были не ночные, элитные, угольной масти, на которых горделиво разъезжает личная гвардия Светлейшего, а самые обычные, для простых имперцев – две пегие, три гнедые и одна чалая. Так как служба была скучной, и путников было мало, служивые решили устроить попойку, тем более, нашлось, чем. Вели они себя развязно, шумно, позабыв, что находятся при исполнении.

Трое сидели у костра, трое спали. Один из них, пошатываясь, направился к ближайшим кустам справить малую нужду. Вернувшись, нетвердой походкой он подошел к спящим на подстилках сменщикам и пнул ближайшего, заплетающимся языком обозвав того бездельником. Раздраженно бурча и непрерывно ругаясь, разбуженный поднялся на ноги, а пьяный служака упал на его место и тут же захрапел.

«Пост сдал – пост принял», – с иронией усмехнулся Калин, сидя на ветке, подражая большой сове.