Меня зовут Ворн

В его объемном животе раздалась бурлящая трель, глаза резко увеличились, круглая рожа вытянулась, и он тоже ломанулся к ближайшим кустам, охая и ухая, на ходу развязывая веревочку, удерживающую штаны. Из темноты послышались характерные звуки медвежьей болезни. Свежая смена переглянулись, один из них пожал плечами, как бы говоря «а черт его знает, что с ними», как в следующее же мгновение подскочил, схватившись за живот, и кинулся к соседним от командира зарослям. Оставшийся последним имперец с опаской покосился на закуску, с подозрением принюхался к своей чарке с вином. Не успел он понять, от чего подобная беда напала на его сослуживцев, как и сам подпрыгнул с места и забегал вокруг костра, лихорадочно дергая одной рукой тесемку, которая, видимо затянулась узлом и не желала развязываться, а второй он придерживал зад, при этом ойкая и громко матерясь. Вот он остановился, тело его выгнулось дугой, как будто он нес нечто тяжелое, замер, словно прислушиваясь к «перестрелке» из кустов, порывисто вытянулся в струнку и схватился за пятую точку обеими руками, изо всех сил стараясь плотнее сжать оба полушария. Даже с ветки Калину было видно, как по штанине вниз, расплываясь, поползло темное пятно. Осознав, что торопиться уже некуда, стражник на деревянных, не гнущихся ногах отошел в сторону от костра.

Спустившись с дерева, друзья, давясь смехом, пригибаясь, отправились к Лаки, и компания уже вместе, обойдя горе-засаду, двинулась по дороге к близлежащему городу. Стражникам сейчас было не до них. Им еще долго будет не до них, как, хихикая, поведал Гобла.

* * *

До стен Южного перешейка добрались уже на рассвете. Ворота все еще были заперты на ночь, но Лаки подкупил дежурного, и их втайне от начальника караула пропустили внутрь.

– Следы запутываем? – тихонько спросил Калин, когда понял, что в этом городе они не задержатся надолго, максимум на пару часов.

– Не только, – хитро щурился безногий старик, сидя в спецкресле на спине своего сына.

У Лаки связей и подвязок хватало кругом. Пока команда отдыхала в пустом доме трущобного района, Нушик куда-то ушел по поручению старика. Вернулся он с мужичком неказистой внешности, средних лет, с маленькой заостренной бородкой и тухлым, безразличным взглядом. Незнакомец душевно поздоровался с Лаки и попросил уединения для приватной беседы, полностью проигнорировав остальных присутствующих в помещении. Уловив взгляд старика, все, кроме Нушика, покинули временное прибежище, выйдя во двор с покосившимся, полусгнившим забором. Мрякул, пользуясь случаем, решил размять крылья и принялся нарезать круги, выписывая виражи вокруг дырявой крыши, местами просевшей и поросшей лишайником, вводя в панику и ужас местных голубей. Обеденное солнышко припекало, как и полагается в это время года – нещадно.

Норг присел на корточки подле разбитого крыльца, укрывшись в тени навеса, и от нечего делать принялся колупать ногтем трухлявую древесину, внимательно рассматривая труды своей деятельности. Гриня с упоением наблюдал за полетами мрякула, приложив руку козырьком и щурясь от яркого света, он восторгался его кульбитами. Гобла, усевшись по-турецки прямо посреди двора, крутил между пальцев собственноручно сплетенную из кожаных ленточек змейку с янтарного цвета камешками на месте глаз, блаженно жмурясь и получая удовольствие от солнышка. Безмятежность и счастливый вид лица хумана вызывал легкую зависть у хмурого Норга, который оперся плечом о бревенчатую стену дома, тоже укрывшись от жары, и, как бы невзначай шаря глазами, цепко следил за округой. Он не понимал, как можно всегда быть в хорошем настроении. Гобла, как и Норг, владел двуручным боем, и на тренировочных спаррингах он вечно подтрунивал над северянином, даже когда проигрывал.