После того как разорилась кровельная фирма моего отца, он продавал кухонные буфеты и много путешествовал. Он стал все больше времени проводить вдали от дома, но не страдал от одиночества - мои родители развелись, когда мне исполнилось восемь. Следующие три года были тяжелыми для моей матери. Ей было тяжело растить трех маленьких детей (чеки по 50 долларов от моего отца приходили поздно и к тому же непокрытыми).
Когда я учился в пятом и шестом классах, моя мать днем работала секретарем на небольшом заводе, а вечером в магазине продавала пальто. Неоднократно нам отключали электричество, и я помню, как искал на дне ее сумочки или в глубине карманов ее зимней одежды монетки, чтобы купить себе хлеб для бутербродов в школу. За три года после развода моя мать заработала гипертонию, язву и базедову болезнь - всё из-за стресса.
Полный сил, я прошел тестирование и был зачислен на дневную программу обучения для одаренных детей. Всего нас было двенадцать из всех начальных школ нашего района, и это были благословенные часы отдыха от монотонности утренних занятий. Специальное расписание включало изучения тем, которые интересовали нас, а затем выступали с докладами в классе. Моя мать мной очень гордилась, особенно учитывая, что ничем другим она похвастать не могла, и я ей был полностью предан.
Моя мать снова вышла замуж летом, перед тем как я пошел в седьмой класс, и хотя мы не особо ладили с отчимом, мы переехали, и жизнь начала налаживаться. Наше финансовое положение начало выправляться, но через три или четыре года второй брак моей матери начал разваливаться. Я продолжал штурмовать новые высоты, а она, как и прежде, мной гордилась. В средней школе, в старших классах, колледже, медицинском училище я лепил из себя мужчину сам, не имея достойного примера в лице отца.
Когда я поступил в колледж, мой младший брат остался единственным мужчиной подле моей матери и пробивал свой путь в старших классах. Он едва помнил нашего отца. Хотя мы навещали его (он жил в Пенсильвании) раз или два в год, мой брат жаждал иметь нормальные отношения с отцом, которые я пытался ему дать, но не мог. Он переехал жить к нему в начале десятого класса. Он был счастлив, но одной ночью, спустя полгода после переезда, с новенькими водительскими правами, он въехал в мачту освещения и мгновенно погиб.
Моя мать так и не смогла оправиться от этой трагедии. С самого начала она не хотела отпускать его к отцу. И через несколько лет моя дорогая, любящая, хрупкая мать пристрастилась к алкоголю. Армия сиделок не смогла ее спасти.
Конечно, я ничего не рассказал Карен. Я привык избегать подобных вопросов, которые возникают в ходе лечения. Важно понять, что ее вопросы показывают, что ей хочется лучше меня узнать и она заинтересована в терапии. Но также это означает, что пациент хочет получать одобрение, как в дружбе. А нечто подобное всегда губительно сказывается на эффективности лечения.
Если я начну ее хвалить, то она перестанет говорить и исследовать, и будет стремиться получить мое одобрение. Вся штука заключается в том, что надо ответить на эти вопросы таким образом, чтобы удовлетворить любопытство пациента, излишне не раскрывая личную информацию.
- Я рад, что Вы подготовили эти вопросы, Карен, - начал я. - Но прежде, чем я отвечу на некоторые из них, я бы хотел узнать, что подтолкнуло Вас их написать. Вы их хотели задать раньше?
- Некоторые, да, - ответила она. Я заметил ее смущение из-за того, что она взяла на себя смелость спросить прямо о таких вещах.
Мы смотрели друг на друга в полном молчании.
- Мне всегда хотелось узнать именно это: какая у Вас жизнь вне кабинета, какая у Вас семья, почему Вы этим занимаетесь... - к концу ее голос стал едва слышимым.
- Если Вы давно хотели об этом узнать, то почему решили выяснить это сейчас?
Пора откинуться в кресле и снова ждать. Неважно, что скажет Карен, пусть нечто, не относящееся к нашему разговору, - это будет ответ. Важно сейчас мне замолчать.
Когда пациент молчит, худшее, что может сделать врач - нарушить молчание своим замечанием или другим вопросом. Причина, по которой я посчитал, что мой вопрос был важным, заключалась в том, что теперь Карен всерьез заинтересована в лечении и хотела окончательно уяснить для себя, достоин ли я сопровождать ее в этом ужасном путешествии. Мне было любопытно, что скажет Карен.
- Мне просто хотелось знать, - начала она неуверенно. - Вдруг это займет много времени?
Карен посмотрела на меня, ожидая поддержки.
- Вы имеете в виду, останусь ли я с Вами до конца?
- Да, будете ли Вы со мной... даже если..., - ее голос снова затихает.
- Если?
- Ну, не знаю, если..., - она боролась сама с собой, но я не мог вмешиваться.
- Если Вам не понравится то, что я расскажу, - в итоге сказала Карен.
- Вы боитесь, что можете рассказать нечто, что меня заденет или заставит меня отказаться от Вас?
- Да, - ответила она тихо, тем самым дав понять, что у нее есть секреты и пострашнее.
Получив такое признание, я почувствовал, что должен был ее поддержать.