Менталист

Освещенное окно Эвелин все еще так близко… Даниэль снова кричит — и слышит хрип. Только б она выглянула, закурила эту чертову сигарету… Но Даниэль знает, что она не станет делать этого без него.

Ее блузка сползает с плеча, и это обещание большего.

Я здесь, здесь… Звони в полицию.

Париж. Эвелин. Париж.

Твердый, как камень, ботинок ударяет в живот, и Даниэль замирает в позе эмбриона. Реберные кости еще глубже уходят в легкие. Кислый желудочный сок поднимается к горлу и проступает в уголках рта.

— Ты плюнул на мой ботинок, подонок!

Следующий удар приходится по коленной чашечке. Осколки кости смещаются, и Даниэль почти теряет сознание. Пляшущая темнота застилает глаза.

«Это недостаток кислорода», — думает он.

Где же полиция?

Потом удары прекращаются, и Даниэль знает, что последует за этим.

То, чего ни в коем случае не должно было быть.

— Твоя очередь, Себастьян, — говорит один из мужчин. — Время заканчивать.

Даниэль зажмуривается.

Фиксируется на Эвелин.

Она держит бутылку с пивом между указательным и средним пальцами. Прислоняет голову к его плечу и улыбается.

Так она выглядит наутро, когда они просыпаются голыми в одной постели.

Эвелин целует его и пахнет вином и сигаретным дымом.

Наверное, так пахнет Париж, и это то, что чертовы расисты не в силах у него забрать.

Даниэль удерживает это видение, когда Себастьян обеими ногами отталкивается от земли и прыгает ему на голову.

Июнь

— Добро пожаловать!

Хипстер между тридцатью и сорока годами — точнее не скажешь — распахнул перед ними стеклянную дверь. Кристер огляделся — что ж, вполне уютно. Совсем не похоже на те психиатрические лечебные учреждения, которые ему до сих пор приходилось посещать по работе. Там часто бывало холодно, и тело сразу начинало чесаться. А отчаяние и крики пациентов будто намертво впитались в стены. Правда, Юлия объяснила ему еще в машине, что это не обычный стационар, а центр поддержки. И к лечебной психиатрии не имеет никакого отношения.

Все это Кристер знал и без нее. Просто ему доставляло удовольствие пререкаться с Юлией время от времени и видеть, как она морщит веснушчатый нос. Юлия была хорошей начальницей. Даже если она этого и не знала, Кристер уважал ее, только старался этого не показывать. Просто иногда ей была нужна небольшая встряска.

Тридцатилетний хипстер жестом пригласил их в маленький кабинет. Пустой письменный стол, на стенах полки с аккуратными рядами книг — специальная литература. Флаг гордости ЛГБТ. На подоконнике за столом, рядом с роскошным цветком в горшочке, — фотография хозяина кабинета с другим хипстером в обнимку. Впрочем, Кристер обо всем догадался сразу, как только увидел открытую дверь Хампуса Норлена. Его гей-радары проработаны довольно основательно.

Сам он до сих пор не мог взять в толк, что делают два пениса в одной постели. Это противоречит не только законам биологии, но и самой логике мироустройства. Что лучше подходит болту, гайка или второй болт? Ответ очевиден, но Кристер полагал, что каждый благословен по-своему. Пока не размахивает флагами перед чужими детьми на гей-парадах и держит свои тайны при себе. Как тот же Лассе.

Лассе… Боже, когда это было? Лет сорок тому назад, не меньше. Лассе — лучший друг его детства. Одно время, уже двадцатилетними, они даже жили вместе. И всё делили на двоих. Поэтому Кристера больше всех удивило, когда Лассе стал играть за другую команду. Уже потом Кристер вспоминал, что они нередко обнимались. Лассе ведь был симпатичный мальчик. Только тогда это ничего не значило, а потом стало даваться все тяжелее, пока наконец они окончательно не расстались.

— Примите наши соболезнования. — Юлия села на один из двух стульев, которые Хампус поставил к письменному столу.

Кристер занял другой. Хампус кивнул и тоже сел.

— Мы надеялись до последнего. — Его голос дрогнул. — Хотя с самого начала подозревали худшее. Но если то, что я слышал, правда, то самые худшие опасения…

— К сожалению, я не могу комментировать ход расследования, — мягко перебила его Юлия.

Стало тихо. Жирная муха жужжала в углу окна, пытаясь проникнуть через стекло, и словно не понимала, что это за преграда отделяет ее от свободы.

— Как долго он здесь прожил?

Кристер первым нарушил молчание и перегнулся через стол. Стул оказался на редкость неудобным, крестец и спина уже болели.

— Мы начали работать с этой семьей, когда Роберту исполнилось пятнадцать.

— Мы беседовали с его родителями, — сказала Юлия. — Они очень хорошо о вас отзываются.

Хампус кивнул:

— Да, у нас с ними неплохо получалось. Да и Боббан оказался славным парнем. Спокойный, никакой агрессии. Многие наши подопечные оказываются здесь, потому что слишком агрессивно ведут себя дома. Но это не про Боббана. Он часто убегал из дома, и родители просто не могли круглосуточно его контролировать. Поэтому мы были у них на подхвате. Просто сменяли и поддерживали друг друга и вместе опекали Боббана круглые сутки.