Менталисты и тайная канцелярия. Лето без милосердия

    – Крах и разорение? – переспросил Шоррент, и его недоумение в этот момент было абсолютно искренним. – Сложно поверить. Но, друг мой, ведь я не банкир и даже, увы, не миллионер.

    – Вы подданный андарской короны, – почти неслышно проговорил Альденс. – Весьма верный, как я понимаю, подданный. Следовательно, у нас с вами общий враг. Я ведь не прошу у вас,так сказать, материальной помощи. Но вы могли бы применить свои таланты к общей пользе. К выгоде нашего банковского дома и вашей страны.

    Очевидно, это был тот самый случай, когда нужно сначала хватать удачу за хвост, а уж после – разбираться, что, собственно, поймал. Пока что ясно было лишь одно – «Лонример и сыновья» каким-то странным образом оказался на пороге краха,и виной тому, очевидно, одарские конкуренты. «Гьяппа и Гьяппа»? Ах да, ещё Альденс упомянул какие-то «последние вести», от которых все в растерянности. Но ни сам Шоррент, ни ди Скавалль не слыхали в последние дни ровным счётом ничего, способного ввергнуть в растерянность даже нежную барышню! Не гoворя уж о прожжённых адептах процентных ставок, векселей и займов.

    – Насколько я понял, ваше руководство не поручало вам связаться со мной? Я, конечно, приобрёл некую известность в этом городе, но вряд ли кто-то ещё, кроме вас, мой друг, считает меня спасителем финансистов. А господину Лонримеру я даже не представлен.

    – И это большое упущение, – серьёзно и даже торжественно сказал Альденс. – Господин Лонример ни разу не имел удовольствия беседовать с вами и, следовательно, не мог оценить по достоинству ваш острый ум. Но сейчас я возьму на себя смелость не только представить вас, но и отрекомендовать нашим союзником. Если вы, разумеется, не против.

    – Я до сих пор не знаю, в чем дело, – напомнил Шоррент. – Но я в любом случае не против. Скажу откровенно, мне нравится быть вашим клиентом,и я не хочу в столь сложное время искать другой банковский дом, настолько же достойный доверия.

    – Благодарю, – Альденс схватил ладонь Шоррента двумя руками, тряс, сжимая все крепче,и теперь уже Шоррент сказал:

    – Идёмте же. В любых критических ситуациях цена потерянного времени может оказаться слишком высокой.

    В критических ситуациях цена потерянного времени может оказаться слишком высокой. Граф Винсенн ди Скавалль знал это лучше многих, а потому считал крайне глупой привычку задавать кучу уточняющих вопросoв, услышав слово «срочно».

    Вот и сейчас, прочитав переданную мальчишкой-курьером записку, он велел подать экипаж, бросил взгляд в зеркало, проверяя безупречность образа светского льва,и сказал молча наблюдавшей за ним жене:

    – Шоррент просит срочно приехать. Не знаю, что стряслось, но дождись меня дома. В крайнем случае, сегодняшний спектакль пройдёт без нас; ничего не потеряем, кроме порции отборного злословия.

    – Как скажешь, дорогой.

    Получив напутственный поцелуй в щеку, слишком целомудренный для того, чтобы не задуматься о вечере в компании только супруги, ди Скавалль сбежал вниз, запрыгнул в экипаж и приказал кучеру:

    – Банковская площадь!

    Шоррент ждал его в банковском доме «Лонример и сыновья», и ди Скавалль даже предположить не мог, зачем. Впрочем, к чему гадать, когда уже через четверть часа все выяснится.

    С банкирами граф ди Скавалль общался не больше, чем любой другой представитель аристократии, то есть сугубо по необходимости. Меркантильность не пристала дворянину,интересоваться финансами – моветон, а уж что короли взяли моду награждать этих презренных денежных мешков дворянством за услуги – кошмар и немыслимое падение устоев! Именно поэтому работу с банковскими домами, как и с негоциантами, взял на себя Шоррент. Однако с Айсеном Лонримером, нынешним владельцем дома «Лонример и сыновья», семейство ди Скаваллей пересекалось не реже двух раз в месяц в довольно-таки демократичном поэтическом салоне, устроенном редактором «Вестника Линда». Старый банкир был в некотором роде философом, находил удовольствие в наблюдении за буйной молодёжью и сопровoждал безумства юнцов до крайности едкими комментариями. Если бы не семейное дело, из господина Лонримера мог бы, пожалуй, выйти весьма ядовитый борзописец скандальной светской хроники, сокрушитель репутаций и мастер убивающих насмерть заголовков.

    Однако в вопросах собственного благополучия директор Лонример оказался отнюдь не философом. Навстречу ди Скаваллю поднялся совершенно разбитый старик, в котором с трудом угадывался блестящий холодный циник с осиным жалом вместо языка.

    – Проходите, граф, садитесь, – даже голос утратил выразительность, приобретя взамен старческие дребезжащие нотки. – Право, я сам не вполне понимаю, зачем оторвал вас от дел, но господин Шоррент…