Читаем Ментальность в зеркале языка. Некоторые базовые мировоззренческие концепты французов и русских полностью

Французское crainte (n. f.) прошло тот же этимологический путь, что и глагол craindre. Этот глагол произошел от латинского tremere (путем пересечения народнолатинского *сrетеrе и галльского слова с корнем crit-) – «дрожать», «дрожать от страха», «бояться». Французский глагол зафиксирован с XI века в религиозных текстах, где он означал «священно трепетать» (DE, DAF). До XVI века происходит ослабление смысла до «быть чувствительным к какому-либо действию, не переносить что-либо», затем этот глагол и соответствующее существительное стали обозначать обеспокоенность, несильный страх, боязнь. Последние два русских переводных эквивалента возникают скорее не из определения в Le Robert, а из контекстов, которые также позволяют нам увидеть некоторую особенную образную коннотацию, закрепившуюся за этим понятием. Как и любое чувство, craindre можно inspirer, provoquer, causer, susciter, engendrer, однако именно crainte, но никак не peur можно concevoir, 'eveiller, apaiser, calmer. Иначе говоря, мы видим, что crainte – это маленький страх, о котором и говорят, как о ребенке, живом существе, который, вырастая, превращается в полноценный peur, который и ronge, и d'evore, и consume. У французского crainte есть также коннотация «растение», его можно jeter и semer, он ассоциируется также с туманом, пеленой, застилает глаза, поэтому его можно dissiper. Качественное, смысловое отличие crainte от peur выражается также в эпитетах, которые применимы только с первым понятием, но никак не со вторым. Мы можем сказать: une crainte vaine, illusoire, но, видимо, не можем сказать этого же о peur.

Французское terreur (n. f.), обычно переводимое на русский язык как ужас, страх (для обозначения эмоции), было зафиксировано во французском языке в XIV веке и произошло от классического латинского terror «ужас, страх». Это слово, как и terribilis (teribilis), произошло от terrere – «ужасать, пугать», а также «обращать в бегство», «принуждать сделать что-либо путем устрашения». Этот глагол не был усвоен романскими языками (DE, DAF).

Terreur, как и его латинский аналог, обозначал интенсивное чувство страха, откуда в XVII веке произошло выражение terreur panique, обозначающее как чувство, так и то, что его вызывает (ср.: если мы говорим о человеке по-русски, то употребляем в этом значении слово «гроза»: о строгом судье – la terreur des coupables, гроза преступников) (DHLF). С 1789 года слово обозначает совокупность мер политического принуждения, поддерживающих оппозиционеров в состоянии страха. Напомним, что La Terreur – название режима, установившегося во Франции между сентябрем 1793 и июлем 1794 годов.

Уходя из политической сферы в чисто эмоциональную, обратимся к аллегорическому изображению этого чувства, представленному у Рипа: «Мужчина с головой льва, одетый в переливчатую одежду, держит в руках бич. Так как у него львиная голова, он устрашает того, кто на него смотрит. Бич указывает на то, что страх калечит душу и ведет ее своим путем, а переливчатый цвет одежд обозначает переменчивость страстей, перед которыми склоняется человеческая душа».

Львиная голова была также изображена на щите Агамемнона.

Часто это чувство изображают как бегущую женщину, отрубленный вид головы которой нагоняет на людей ужас (Cd).

Отметим и предрасположенность появления у этого слова второго значения – террор, недвусмысленно обозначенную Чезаре Рипа.

В современном языке вычленяются два значения этого слова: «предельный панический страх» и, с 1789 года, «коллективный страх чего-либо, внушаемый населению», политическое средство, основанное на устрашении, режим (террор) (R1).

Сочетаемость этого слова, а следовательно, и его коннотации вплотную прилегают к уже описанным нами образам, однако на содержательном уровне обнаруживаются интересные особенности: мы предполагаем, что terreur в качестве своего источника может иметь только человека или группу лиц (или одушевленных мифологических чудовищ), что непременно связано с намерением вызвать страх. Например, ни вулкан, ни зрелище не могут по-французски вызвать terreur. Особенный акцент на злонамеренности ставит наиболее частотный в употреблении с этим словом глагол r'epandre (как и semer), подчеркивающий намерение агенса вызывать в пациенсе именно это чувство.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология