Ментальность в зеркале языка. Некоторые базовые мировоззренческие концепты французов и русских

Из анализа этой сочетаемости мы видим, что неудача в русском языке ассоциируется с двумя образами. Один из них – персонификация по типу рока (неудачи преследуют, подстерегают, то есть уже не человек охотится, а на человека охотятся) с подчеркиванием идеи множественности событий (неудачи следуют одна за другой) и ослаблением фатальной идеи (в конструкциях типа: несмотря на неудачи, сыпавшиеся на него, он…). Другая коннотация – овеществляющая. Она представляет неудачу в виде некоего отрезка (ориентированного либо сверху вниз, либо горизонтально – быть в кольце неудач), состоящего из плотно или неплотно примыкающих друг к другу звеньев (звенья цепи, град, сплошные неудачи, неудачи идут друг за другом). И в том, и в другом случае человек, если не сломлен, может оказывать сопротивление, разрывать кольцо неудач, прерывать их цепь. Что это напоминает? Осаду, облаву, захват? Вероятно.

Меру, степень, вероятность удачи определяет шанс – еще одно русское понятие, связанное с идеей случайного, определяющего на уровне одного события человеческую судьбу. Это не русское понятие. Оно заимствовало из французского языка в начале XIX века. Оно обозначает вероятность чего-либо, возможность, которой управляет человек. Как мы видим, вместе со словом заимствован и европейский глобальный концепт, утверждающий взаимосвязь между усилием, которое применяет человек для достижения цели, и результатом, а также изначальную благосклонность судьбы к человеку.

О шансе русские думают так: шанс выпадает и может быть только счастливым, шанс можно иметь, дать, предоставить, использовать, получить, его можно упустить, шансы могут быть большими, ничтожными, достаточными; если он есть, то существует вероятность благоприятного исхода, если его нет – то нет; шансы можно взвесить, подсчитать, оценить.

Мы видим, что шанс овеществляется в русском сознании и представляется как некоторый небольшой предмет, который можно дать, получить, взвесить, подсчитать. В отдельных случаях, когда шансы большие, то есть когда они уже взвешены и подсчитаны, они фигурируют как даваемое, как данное, причем данное не только свыше и человеком. По-русски можно сказать: «Я даю тебе шанс (последний шанс) исправить это» или «Мы предоставили вам большие шансы для успешного завершения дела», но по-русски нельзя предоставить маленькие, скромные шансы, у таких шансов анонимное авторство. Таким образом, шанс – положительно коннотированое слово, как и удача, однако удача – факт, а шанс – вероятность и в силу этого не факт, даже если он выражен в цифрах (ваши шансы один к пяти), которые в случае вероятности всегда приблизительны.

Возвращаясь к сказанному Анной Вежбицкой и в подведение итогов главки, посвященной описанию лексики «случайного», хотелось бы отметить, что, с нашей точки зрения, речь идет не столько о пассивности русского человека перед окружающим миром, сколько о принципиально ином его понимании. Область случайного действительно не сопряжена у русских с идеей ответственности, выражаемой у европейцев, в частности, институтом страхования, но все же по отношению к случайности человек ведет себя достаточно активно, предполагая, что с судьбой не поспоришь, а вот с ее подчиненными можно вести себя по-разному. Такое поведение русским присуще и в отношении других иерархизированных систем, в частности социальных, где против верховного начальника глупо идти, со средним начальником надо договариваться, а вот с остальными как придется.

Французское представление о случае: понятияoccasion, hasard, chance, malchance, veine

Понятия, связанные с высшим, внешним, влияющим, неконтролируемым, базовым, дискретным выражаются во французском языке при помощи слов occasion, hasard, chance, malchance, veine. Обратимся к подробному рассмотрению каждого из них.

У Чезаре Рипа мы обнаружили такое описание occasion: