Читаем Ментальность в зеркале языка. Некоторые базовые мировоззренческие концепты французов и русских полностью

Из приведенной сочетаемости видно, что случай в русском языке представляется одушевленным существом, порой удостаеваемым высочайшего титула, активно действующим, безответственным, однако часто благоприятствующим человеку, поэтому на него можно надеяться (выражение несчастный случай приобрело в русском языке особое значение – «событие, приведшее к ущербу для здоровья человека или к смерти» – и не является антонимом для «счастливого случая». Выражение это случай в контексте тебе удалось этого избежать – это чистый случай (случайность) обычно связано с удачным исходом дела. Случай хуже сочетается с негативно окрашенными прилагательными. Мы чаще скажем неудобная ситуация, а не неудобный случай. Ужасный случай в контексте со мной вчера произошел ужасный случай означает ужасное событие. Именно поэтому случая ищут, а потеря его, всегда связанная с оплошностью человека или другими негативными качествами, оценивается как упущение.

Случайность часто представляется как результат действия случая, а часто и как сам случай. Будучи производной от случая, случайность заимствует многие из его признаков.

О случайности мы говорим: жертва случайности, счастливая, досадная, чистая, простая, нелепая, трагическая случайность.

Случаи и случайность образуют взаимодополняющую пару смыслов, обнаруживаемых из запрета сочетаемости.

Мы можем сказать: это дело случая, только случай может ему помочь. Мы не говорим дело случайности и говорим только случайность может его спасти. Мы полагаемся на случай, но не полагаемся на случайность. Губит случайность, а не случай. Иначе говоря, мы часто, говоря о случайности, имеем в виду, что все последствия ее представлены тут же, немедленно. И немедленно же и исчерпываются. Досадная случайность – и кошелек потерян. Счастливая случайность, и милиционер отвернулся, не заметив нарушения со стороны водителя. Случай же предполагает более фундаментальную систему последствий. Случай сталкивает людей, они женятся, соединяются. Они встретились случайно, но дальше вмешалась судьба. А действия случайности не могут иметь длинных последствий. Случайность столкнула людей, они здесь и теперь взаимодействуют, но дальше у этого нет последствий. А если есть – это уже случай.

Существенная семантическая разница случая и случайности обнаруживается при сопоставлении факта случайности и его описания, превращающего случайность в случай. Иначе говоря, в ряде случаев можно утверждать, что случайность, описанная обстоятельно, с выделенными в описании началом, серединой и концом, квалифицируется как случай. Так, чистой случайностью выглядит тот факт, что водитель, совершивший нарушение, не был оштрафован, так как милиционер именно в эту минуту отвернулся. Однако обстоятельный пересказ этой истории превращает ее в случай: «Еду я по шоссе в половине девятого утра, разворачиваюсь через две сплошных, и тут вижу – милиционер. А он-то меня не видит! В этот момент кто-то отвлек его, и он отвернулся в сторону тротуара. Ну, я перекрестился и поехал дальше». Это короткое описание превращает случайность в случай, развернув ее в повествование. Именно поэтому случай и бывает интересным, ведь «интересность» возникает в результате авторской интерпретации рассказчиком излагаемого сюжета.

Таким образом, в русском языковом сознании присутствует некая иерархия обстоятельств, влияющих на человеческую жизнь и неподконтрольных его воле: на вершине находится судьба, определяющая весь жизненный сценарий, ей подчинен случай, могущий влиять на существенный фрагмент человеческой жизни, а ему уже, в свою очередь, подчинена случайность, влияющая на эпизод.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология