Ментальность в зеркале языка

Уточним: русским всегда был свойственен страх наказания, происходящего от грозного царя, родителя или самодура-начальника, над которыми в народе всегда смеялись. Однако источник этого страха был всегда конкретным и осознанным (также и в случае грозы, засухи или наводнения), то есть не создавал основы для невроза. Исключение – период сталинского террора, но это тема особая. В западной же культуре картина была принципиально иная: сказки типа «Мальчика-с-пальчика» или «Синей Бороды» создавали благодатную почву для невроза; живописные полотна, щедро изображавшие «страсти» разного рода, всевозможные истязания человеческой плоти (и в том, и в другом случае можно говорить об определяющей роли католицизма, материализовавшего проявления нечистой силы посредством разных изобразительных средств); костры инквизиции и постоянная конкуренция, обеспечивающая взлеты и падения – все это привело к созданию «тревожного» типа психического склада не только в рамках отдельных личностей, но и нации в целом. Вот отчего мы часто сталкиваемся с характеристикой, в частности, представителей французской нации как angoisses, вот отчего психоанализ и психоаналитики столь востребованы обществом, вот отчего, возможно, и произошло столь бурное развитие рационализма – как гиперкоррекции страха, как способа упорядочивания жизни и обуздания многоликой тревожности. Впрочем, это только лишь гипотеза, которую можно развивать или опровергать, однако отсутствие тревожного невроза у русских, интересно дополняющее также и картину русской безответственности, кажется любопытным штрихом, обогащающим представление о пресловутой русской душе.

Связь страха с непосредственным действием, а не с экзистенциальным неврозом, очевидна также и в определении Даля: страх – это страсть (см. особое значение страсти во множественном числе в соответствующих толковых словарях), боязнь, робость, сильное опасение, тревожное состояние души от испуга, от грозящего или воображаемого действия (ТС). Отсюда же и перенесение этого слова на сам предмет, вызывающий страх (значение, отмеченное у Даля), и обозначение при помощи этого же слова (также см. у Даля) угрозы или острастки, а также покорства устрашенного.

В современном отрефлексированном языкознанием понимании страха (но, возможно, не в самом языке) присутствуют такие элементы толкования этого слова и его синонимического ряда: «чувство или состояние человека, при котором ему неприятно; такое чувство бывает, когда, ощущая опасность, человек также ощущает, что теряет нормальный контроль над ситуацией» (НОСС) или «страх – это неприятное чувство, подобное ощущению, которое бывает при холоде; он возникает, когда человек (или другое живое существо) воспринимает объект, который он оценивает или ощущает как опасный для себя и в контакт с которым он не хотел бы входить» (2). Отметим в этих определениях лишь материальность трактовки и отсутствие какого-либо намека на возможность существования невротического или экзистенциального страха.

Обратимся к уже многократно цитировавшемуся «Новому объяснительному словарю синонимов» и подчеркнем важные для нас наблюдения: синоним «строг» – наиболее общее слово (для всего ряда, который выглядит так: страх, боязнь, испуг, ужас, паника. – М. Г.); испуг и боязнь – чувства, паника – состояние; боязнь и ужас может испытывать только человек, страх – любое живое существо; страх может вызываться как непосредственной опасностью, так и предположением человека о будущем ущербе; причина испуга – внезапное ощущение опасности, вызванное чем-то незначительным, но неожиданным и конкретным; ужас возникает, когда человек сталкивается с чем-то чудовищным или предполагает нечто чудовищное; страх возникает как спонтанно, так и осознанно, испуг всегда возникает спонтанно; страх можно сдерживать и даже подавлять, а панику (как и испуг – М. Г.) нельзя ни сдерживать, ни подавлять; страх может быть чувством любой интенсивности, глубины и длительности, испуг – кратковременное чувство, ужас – максимально глубокое и интенсивное переживание, которое в силу этого не может быть слишком длительным (НОСС).

В русском языке существуют два глобальных метафорических образа страха – первый из них приравнивает страх к холоду и описывает реакцию души на страх как реакцию тела на холод (3). В данном случае, исходя из универсальности этой эмоции, мы можем предположить существенную общность описаний такого рода в различных языках, поскольку именно такова непосредственная реакция человека на страх.

По-русски это звучит так:

белеть, бледнеть от страха, дрожать, трястись от страха, цепенеть, застывать от страха, онеметь от страха;

страх леденит кровь;

кровь стынет в жилах от страха;

холодеть от страха, он съежился от страха и пр.