Ментальность в зеркале языка

Второй метафорический ряд отражает концептуализацию страха говорящим. Впервые такого рода концептуацизация страха была описана в уже цитировавшейся работе В. А. Успенского: «Страх нападает на человека, охватывает его, душит, парализует; однако человек может бороться со страхом и даже победить его. Таким образом, страх можно мыслить в виде некоего враждебного существа, подобного гигантскому членистоногому или спруту, снабженному жалом с парализующим веществом. Впрочем, это существо может быть не только большим и сильным, но и маленьким и слабым. Привлечение дальнейших текстов приводит к более развитому представлению. Так, мы обнаруживаем выражения в нем проснулся страх, он победил в себе страх, приводящие к заключению, что страх – по крайней мере в отдельные моменты времени – помешается внутри человека. Можно представить себе такое положение вещей. Страх изначально находится внутри человека, однако в состоянии анабиоза. В какой-то момент он пробуждается (просыпается), растет, и, наконец, нападает на своего хозяина – возможно, все еще оставаясь внутри» (3). Очевидно, что в этом описании учтена не вся метафорическая сочетаемость, добавляющая существенные аспекты к приведенному образу: страх заползает в душу, снедает ее, пронзает. От страха можно также окаменеть.

Итак, у русского страха мы видим следующие сочетания:

1) холод, лед;

2) змея, спрут, располагающиеся как снаружи, так и внутри человека.

Если учесть прототипический образ Горгонии (девицы Горгонии – девы, по средневековым славянским легендам, с волосами из змей, модификации античной медузы Горгоны), то преемственность вещественной коннотации по отношению к нему очевидна. Лик Горгонии смертоносен, она знает языки всех живых существ. Волшебник (волхв), которому удается с помощью обмана обезглавить Горгонию и овладеть ее головой, получает чудесное средство, дающее ему победу над любыми врагами. Другая трансформация образа Горгонии в славянских апокрифах – «зверь Горюний», охраняющий рай от людей после грехопадения. Согласно одной из легенд, змеи на челе и груди новорожденного Каина побудили Адама написать дьяволу, обещавшему исцелить его сына, рукописание, предавшее во власть сатаны весь род человеческий. Иконография головы Горгоны – характерная черта популярных византийских и древнерусских «змеевиков», где она является изображением болезнетворного демона.

Приведенное описание позволяет, прежде всего, установить общие мифологические корни славянского и романского представления о страхе.

Боязнь – это несильный страх, длящийся во времени. Иначе говоря, боязнь – и эмоция, и состояние одновременно. Как правило, человек четко осознает причину боязни, то есть боязнь предполагает анализ ситуации и дает возможность избегать ситуаций, в которых человек может пострадать. Боязнь в таком случае сближается с опасением. Боязнь – чувство контролируемое, что, с нашей точки зрения, связано также и с наличием соответствующего глагола бояться, трактующего действие и соответствующее состояние как действие и результат действия самого субъекта, чего мы никак не можем сказать о слове страх (глагол страшиться вышел из употребления). Представление об этом слове, скорее, складывается из отрицательной, нежели из положительной его сочетаемости (НОСС), что объясняется, в первую очередь, его нечастотным употреблением в современном языке.

Слово испуг, обозначающее сильный внезапный страх, вызванный конкретной причиной, связывается этимологами с криком совы, филина (пуг-пуг), а также и со старым названием самой этой птицы – «пугач» (ЭСРЯ). Этимология в данном случае полностью мотивирует особенности значения этого синонима. У этого слова, как и у предыдущего, не обнаруживается сочетаемости, позволяющей нам провести реконструкцию какой-либо коннотации, видимо, в основном потому, что образное ядро сосредоточено вокруг центрального понятия этого ряда.