Мера Любви

Де Бельвар был одним из первых, кто покинул королевскую резиденцию. Сложно передать, насколько он обеспокоился, — едва ли меньше, чем десять месяцев назад, когда торопился поспеть из Стокепорта в Силфор. И как тогда, испытывая страх за Джованни, граф сделался решительным, безрассудно отважным и гневливым. Во главе сопровождавших его двадцати всадников де Бельвар пришпорил коня, пустив его в галоп, и никакая сила в подлунном мире не смогла бы помешать ему достичь дома Овильо. По пути графу и его людям часто попадались разрозненные фуппы горожан с отнюдь не мирными намерениями, но они все словно чуяли решимость де Бельвара, не поколебавшегося бы вышибить из кого-нибудь душу на полном скаку, и торопились скрыться в ближайших проулках, чтобы не дай Бог не попасться на пути этих рыцарей, несущихся как угорелые. Оттого графу казалось, будто на темных улицах безлюдно.

Свернув в район, где стоял дом зятя Джованни, де Бельвар мог успокоиться, пламя бушевало в другой стороне. Большей частью графские люди были на месте и настороже, готовые отразить любые поползновения бунтовщиков учинить насилие или поджог. Де Бельвар соскочил во дворе с коня, едва замедлив его ход, не глядя бросил поводья на руки подоспевшего конюшего и взбежал по наружной лестнице в дом. Джованни, его сестра и Мод коротали тревожную ночь все вместе в просторной комнате на первом этаже, в которой обычно расставляли столы для трапезы. Заслышав, что граф приехал, Джованни вышел ему навстречу. Де Бельвар схватил его в крепкие объятия, прижал к себе и долго не отпускал, пока наконец дамы не позвали их войти.

В конец раздосадованный Ричард I послал Ранульфа де Гланвиля, юстициария королевства, усмирить разбушевавшееся простонародье. Но тщетно, поскольку в таком большом беспорядке никто не желал слышать голоса разума, более того, некоторые наиболее буйные начали кричать на посланца короля и его спутников, и угрожали им страшной расправой, ежели они быстро не уберутся по добру по здорову. Юстициарий, будучи человеком мудрым и осторожным, почел за благо отступить перед столь необузданной яростью, и погромщики с прежней свободой и свирепостью продолжали бунтовать до следующего утра, а когда рассвело, пресыщенность и усталость скорее, чем увещевания или страх перед королем, смягчили их ярость.

ГЛАВА XLVII О различии между женщинами и мужчинами

Король Ричард приказал наказать виновников бунта, каких отыскали. Троих повесили, одного за грабеж, двух других — за поджог. Евреи, с перепугу покрестившиеся, чтобы спасти себе жизнь, в христианство, вернулись к своим прежним обычаям. Ричард разослал гонцов по всем графствам Англии с запретом налагать руки на иудеев и предписанием для них королевского мира.

Ноны сентября были посвящены принятию присяги на верность. Сначала королю Ричарду присягнуло духовенство: епископы и настоятели монастырей, затем присягали графы и бароны земли английской.

Джованни не приносил присяги новому королю как епископ Силфорский, ибо, когда де Бельвар спросил у Ричарда совета на его счет объяснив, в каком странном положении тот обретается, можно сказать, выгнанный из своей епархии, вернее даже, едва спасенный из рук убийц собственных каноников и паствы, король посчитал, что лишенный всякого дохода, бывший ли, настоящий ли епископ в изгнании не представляет для него ровно никакого интереса, и оставил решение силфорской проблемы на усмотрение намеченного на иды сентября все-английского церковного собора в Пайпуэлле.

— При таких условиях, что вы рассказали, милый граф, этот епископ не сможет мне ничем помочь, так же как не сможет и никак навредить, — философски заключил Ричард. — Дело терпит.

Епископ Гуго Честерский, вернувшийся из изгнания вместе с архиепископом Кентербери и еще не успевший даже поглядеть на свою епархию, вместе с прочим духовенством, участвовавшим в коронации Ричарда, дожидался церковного собора и не придумал ничего лучше, как присоветовать графу обратиться за помощью к папскому легату, который должен был прибыть в Англию в самом скором времени.

Де Бельвару и Джованни оставалось только ждать.

А пока суд да дело, граф сговорил вторую свояченицу, Мабель, за барона д'Обиньи, а третью, Агнес, за Анри де Феррэ, сына четвертого графа Дерби.

Матримониальные заботы не слишком обременяли де Бельвара, развлечениями же и пирами он откровенно пренебрегал, проводя при дворе столько времени, сколько было необходимо, чтобы не показаться отъявленным невежей, ибо находил общество Джованни куда милее, нежели компанию кого угодно другого.