Однако скоро в этот дом, обитатели и гости которого пребывали до сих пор в добром согласии, явился раздор, и принес его с собою возвратившийся из долгих странствий хозяин — Паоло Овильо. Приехал он, когда графа и Джованни не было дома. Оказалось, конюшни полны чужими лошадьми, а покои — чужими людьми. На требование же объяснить, что такое происходит без него в его собственном доме, жена его Джованна отвечала складно, рассказав все по порядку, и Паоло пришлось сдержать свою досаду, ибо маркграфа Честерского нельзя было взять и выставить вон. Так что незадачливый хозяин приветствовал гостей, спрятав злобу за любезностью, и все шло своим чередом пару дней, только вот Паоло отнюдь не принадлежал к числу тех людей, которые способны примириться с тем, что они не в силах изменить, и при первой же возможности, едва граф и шурин за порог, отыгрывался на своей жене, ведь именно она, неразумная женщина, была всему виной — кто разрешил ей, бестолочи такой, зазывать в дом гостей в отсутствие супруга и господина?
На третий день такое существование сделалось для Паоло поистине невыносимым, и он совсем не старался скрыть своего негодования. Хоть шурин и сидел дома, все же граф куда-то отправился, а Джованна вздумала перечить, и едва только она ответила Паоло как-то не так, как ему хотелось, он разразился жестокой отповедью.
— Я уже у себя как и не у себя! Никто в собственном доме! Ишь, взяли моду дерзить! Кто научил вас эдак себя вести? Это мой дом! Зарубите себе на носу! Я не нанимался в холопы графу Честерскому!
На крик прибежал Джованни.
— А, драгоценный шурин, легок на помине! Прежде чем лезть ко мне без меня, словно вор, подумали бы лучше, что ваше общество моей жене совсем не подходит! — оборотился к нему Паоло.
— Перестаньте браниться, дорогой супруг, — попыталась урезонить мужа Джованна, но Паоло оттолкнул ее.
— Женщина должна молчать, когда ее не спрашивают! — рыкнул он. — Пошла прочь!
Джованна, удивленная, остановилась посреди комнаты, страх велел ей слушаться мужа, но обида не давала двинуться с места.
— Что я сказал? Я научу вас слушаться! — Паоло схватил Джованну за плечи и хотел вытолкать вон, но вмешался Джованни.
— Отпустите ее, ей больно, не видите? — он постарался оторвать Паоло от Джованны. — Не смейте обижать мою сестру!
— Ваша сестра, разлюбезный мой шурин, жена мне! И я могу делать с ней все, что мне угодно! — Паоло расходился все больше и больше. — А вам бы лучше было помолчать! Кто вы такой? Кто ты такой, я тебя спрашиваю? — Паоло подчеркивал каждое «ты», словно плевался этим презрительным обращением.
— Сеньор Овильо, вы забываетесь! — взвизгнула Джованна.
— Да что вы говорите! — язвительно хмыкнул Паоло. — Не ваш ли братец забывается? Кто он у нас, епископ? Ох, извините, бывший. Знатная птица графский содержанец! Да он позорит нас тем, что находится в одном с нами доме! В моем доме! И дура вы набитая, если не понимаете этого! Я б на вашем месте и думать забыл, что у меня брат есть, я б такого брата почитал лучше за мертвого! Развратник! Тебя сюда отправляли, столько труда положили, для чего? Чтобы человека из тебя сделать. Не для того, чтобы ты ублажал нормандских баронов! Напишу я нашим в Милан о твоих подвигах, вот все там обрадуются!
Паоло задохнулся от ярости. Ему указывали, что он не прав, ибо и он не без греха. И кто же? Собственная жена, принявшая сторону братца-распутника! Такого он ей никогда не простит. Паоло размахнулся и залепил жене пощечину. Вся кипевшая в его груди, словно варево в котле ведьмы, злоба нашла выход наружу в этом ударе. Бедная женщина упала навзничь, кровь пошла у нее носом. Джованна зарыдала, достала платок, но никак не могла утереться, только размазывала по лицу кровь и слезы.
— Как вы можете?! — Джованни не успел помешать Паоло ударить сестру, но схватил его за руку.
— Что? — взревел Паоло и отпихнул Джованни от себя, локтем в грудь. — Не прикасайся ко мне! Мерзостная тварь!
Удар оказался столь силен, что Джованни, как и сестра, не смог удержаться, упал на пол.
— Подлые отродья! Говорили мне не связываться с вашей блудливой семейкой! — вопил Паоло на жавшихся по разным углам жену и шурина, и вдруг ему пришлось обернуться — перед ним стоял де Бельвар.
Граф услышал ругань, едва въехал на подворье. Сначала ему показалось, что кричат вес трое: и Паоло, и его Джованни, и Джованна. Смысла их слов он не понимал, так как не знал итальянского, а они все говорили слишком быстро, слишком возбужденно и бессвязно. Де Бельвар поспешил войти в дом.
Обернувшись на его шаги, Паоло пробормотал сквозь зубы по-итальянски:
— О, смотри-ка, вовремя явился безупречный рыцарь.
Граф разобрал «irreprensibile»[13]
и «саvаliеrе»[14], и хоть общий смысл фразы был ему не совсем ясен, тон, каким Паоло произнес ее, говорил сам за себя.Повтори, что ты сказал, по-французски! — потребовал де Бельвар у Паоло.