Мера Любви

Де Бельвар отвез Джованни во Францию, ибо от всего сердца желал исполнить мечты своего любимого. В Париже, устроившись как нельзя лучше в специально нанятом через французских знакомых де Бельвара маноре, граф с Джованни привольно жили всю нежную половину лета, постаравшись, чтобы при дворе Филиппа Второго не прознали о пребывании в столице королевства маркграфа Честерского. Таким образом де Бельвар избежал исполнения светских обязанностей. Ему отнюдь не улыбалась перспектива пропадать целыми днями на Сите, единственным его стремлением было занимать Джованни, сопровождать Джованни, куда ему только в голову взбредет, всячески угождать Джованни, который не упускал ни единой возможности расширить свои познания и с самозабвенным наслаждением отдавался всем интеллектуальным занятиям, какие только могла предложить мировая столица теологии. За долгий простой в Париже он накупил себе столько книг, что пришлось заводить для них отдельный сундук. Де Бельвар же осыпал любимого подарками на свой манер: драгоценные обшивки, пояса, подвески, перстни, меха, шелка. Джованни устал выговаривать милому за расточительность, все его рукописи, сколь бы дорого они не обходились, не стоили и трети обновок, щедро преподносимых графом.

— Я не стану это носить, Гийом, помилосердствуйте, — протестовал он, — я не привык, я не умею так одеваться.

Все напрасно, де Бельвару слишком нравилось покупать что-нибудь для своего маленького Жана, и он никогда не вывозил Джованни в город, чтобы вернуться с пустыми руками.

Когда подошло время покидать Париж, Джованни не без сожаления расстался с его прекрасными церквями, а оторваться от парижских школ с их учеными диспутами и срочными переписчиками было для него еще сложнее. Если бы не де Бельвар и не крестовый поход, он, пожалуй, остался бы в Париже надолго, может быть, на всю жизнь, но Господь судил иначе, и Джованни не сетовал на свою долю. Ни один самый совершенный собор, ни одна самая ученая школа не стоили и дня, да что там дня, и часа, проведенного рядом с горячо любимым Гийомом.

Они оба не уставали твердить друг другу о том, сколь сильно каждый из них обожает другого, по сотне раз повторяя множество нежных слов, от которых так легко перейти к поцелуям и другим ласкам, какие только может изобрести любовь. Чем больше они были вместе, тем больше делалась их привязанность. Сила их любви словно крепла, росла все эти полтора года, что они прожили почти не расставаясь, и казалось, нет на Земле такого препятствия, которое могло бы угрожать их счастливому согласию.

Приехав в Везеле к намеченному сроку, они не застали ни Ричарда, ни Филиппа, зато все окрестные холмы, со времен проповедей святого Бернарда Клервоского служившие местом благословения паломников, сплошь закрывало великое множество дорожных палаток крестоносцев, полощущихся под порывами ветра, словно разноцветное море. Ни шагу нельзя было ступить, чтобы не наткнуться на сложенные копья или воткнутые в землю щиты, или, еще того хуже, на чьи-то ноги.

— Держу пари, здесь все давно съели, — сказал де Бельвар, оглядывая из седла представший глазам человеческий муравейник. — Пойдемте, получим свои посохи с фляжками, да поедем дальше. Английский флот должен прийти в Марсель, значит и Ричард туда явится. Вот там мы его и подождем.

Более разумного предложения и придумать было невозможно.

Их путь лежал через Лион по Роне до самой дельты, где они, не Доезжая дневного перехода до Марселя, остановились в замке Лансон, радушно принятые местным сеньором виконтом Марсельским, Гуго де Бо.

Дни проходили за днями, и хозяин и гости все время поглядывали на залив, ожидая, когда покажутся многочисленные паруса кораблей английского королевского флота. Это скоро сделалось всеобщей привычкой, и часто вместо приветствий в замке задавали дежурный вопрос: «Не видать ли флота?», — на что следовал неизменный ответ: «Нет пока». Время от времени после подобного обмена репликами пожимали плечами: «Это странно». Через Лансон проезжали крестоносцы, направлявшиеся в Марсель, они тоже спрашивали про флот и про французского и английского королей, на что могли получить только все то же: «Ничего не известно». Пока наконец одним прекрасным днем накануне августовских календ, под вечер, с донжона не увидали роскошно убранную барку, быстро идущую вниз по Роне.

— Ричард или Филипп, или оба сразу? — задался вопросом де Во. В самом скором времени всякая неизвестность была рассеяна: в замок прискакал передовой отряд, посланный предупредить виконта о приближении короля Англии. Де Бо передал новость де Бельвару и отправился на берег, встречать высокого гостя.

— Может, мне не стоит выходить? — ни с того ни с сего струсил Джованни.

— И что? Будете все время прятаться? — засмеялся граф. — И мне придется тайком носить вам еду. А если, не дай Бог, Ричард вздумает войти сюда, вы в сундук залезете?

Джованни посмотрелся в зеркало, не слишком ли он растрепанный, и, тяжко вздохнув, спустился вслед за де Бельваром во внутренний двор замка, приветствовать короля Ричарда.