Мера Любви

Арнуль в негодовании на такое вопиющее легкомыслие бросился вон, даже из замка выскочил, побродил по двору, чуть ли не ломая руки. Все дело виделось почтенному капеллану именно таким образом, как де Бельвар пытался представить его Джованни утром: тиран и самодур граф воспользовался беззащитностью молоденького епископа, оказавшегося в полной его власти. Арнуль и помыслить не мог, что мессир Жан поддался на запугивания или уговоры, или еще того невероятнее — прельстился подарками; нет, только жестокое применение силы могло сломить его. Он, конечно же, сопротивлялся, но с одной стороны его физическая слабость, настоящее проклятие добродетели, с другой — неспособность соображать здраво, ибо не стоило забывать, мессир епископ был ударен головой, — послужили соучастниками в преступном замысле де Бельвара. «И теперь бедняжка, мессир Жан, там, у графа наверху, один одинешенек, и некому-то за него заступиться, даже пожалеть его некому», — страдал Арнуль. Он не мог держать такую ужасную новость в себе и побежал, разыскал свою жену, рассказал ей все как понял, но оказалось, она уже тоже о чем-то таком слыхала. Что же мне делать? — спросил ее Арнуль. — Посоветуй хоть ты. да что уж тут поделаешь, — ответила жена, — может, не все так плохо, натешится граф и отпустит…

— Ох, заткнись, дура! — взвыл Арнуль.

Он видел яснее ясного, что остался в одиночестве перед лицом кошмарной проблемы, разрешить которую не доставало у него ни возможностей, ни умения. Первый выход и, в сущности, единственный, пришедший ему на ум, был устроить мессиру епископу побег. Однако благ совет, если знать, как им воспользоваться. Арнуль не отличался излишней самонадеянностью и прекрасно понимал: осуществить такой план совершенно немыслимо, ему ведь никто не сочувствует, значит, все графские люди встанут против него. «Подлые прихлебатели!» — выругался про себя Арнуль. Народу же, а следовательно, его противников, в замке было великое множество, одних только вооруженных рыцарей Арнуль принялся считать — не досчитал, не говоря уже про всякое простонародье.

Другая проблема, не столь непреодолимая, но все же довольно существенная, заключалась в том, что у Джованни не было еще готово ничего из одежды и обуви, одна рубашка, да и та графская. Арнулю пришлось признать, сколь бы ни приходилось ему оттого тяжко: ничегошеньки-то у него не выйдет, на вызволение епископа нет ни малейшей надежды. Сердобольному капеллану оставалось лишь постараться увидеться с Джованни наедине и погоревать вместе с ним над его несчастьем, коли уж никак невозможно помочь делу.

Однако и это последнее осуществить оказалось весьма непросто. Де Бельвар, как на зло, сидел у себя. И Арнуля не звал наверх, как это было у него раньше в обыкновении. Напрасно капеллан бродил около лестницы в графские покои часами напролет. Его не приглашали, а самовольно явиться перед де Бельваром он не осмеливался. «Все оттого, что я уязвлю его совесть, — рассуждал Арнуль. — Я же ему все в лицо могу сказать, как есть, не побоюсь. Он знает мою честность, мои принципы, вот и не хочет меня видеть».

Промучившись так целый день и следующую ночь, Арнуль с утра пораньше занял свой пост на лестнице, и когда де Бельвар позвал наконец («не слишком-то рано», — отметил про себя раздраженный, замерзший Арнуль) своего пажа, отдал ему какие-то распоряжения, и мальчишка убежал исполнять, капеллан решился подняться в графские покои. Едва он приподнял ковер на входе в спальню де Бельвара, как тут же наткнулся на резкое:

— Тебе чего понадобилось? Я разве тебя звал?

— Я, я… пришел, ну… — начал мямлить Арнуль. — Мессир, я пришел спросить, не нужно ли вам чего, какие-нибудь особые распоряжения, — Арнуль, сам того не желая, выделил слово «особые», мысли путались у него в голове; перед ним сидел в своей постели де Бельвар, а рядом с графом лежал Джованни, при неожиданном появлении капеллана он натянул на себя одеяло чуть ли не до макушки, но Арнуль успел выглядеть все, что ему требовалось, а именно — мессир Жан был, по всей видимости, совсем без одежды. «Не из экономии, никак не из экономии, — стучало в висках Арнуля, — у нас на рубашках никогда не экономили».

— Тебе что, нечего делать? — сурово спросил де Бельвар, не давая Арнулю опомниться. — Пошел вон, занимайся своими обязанностями.