Мера Любви

Граф не мог спать, множество мыслей и чувств осаждали его. Он ощутил, как слезы жгут ему глаза — слезы жалости к маленькому Жану и ненависти к самому себе. Но затем он постепенно успокоился, горе потихоньку начало отступать, пока новое восторженное счастье совершенно не затмило его. Какая радость могла сравниться с тем, что Джованни лежал в его объятиях и тихо посапывал во сне?! Такая умиротворяющая близость и полное, безграничное доверие. Де Бельвар наконец-то был свободен. Он мог отныне не беречь Джованни от себя самого, кончилось невыносимое разделение его личности, разрезанной, разъятой на две половины, жаждущей и запрещающей, теперь Джованни стал поистине «его» Жаном. Но какой ценой? Ценой страданий любимого. А все из-за этой странной морали, внушенной де Бельвару с детства, что все телесное — грязь. «Почему?» — почти в отчаянии спрашивал он себя и не находил ответа. Насколько было бы лучше естественное развитие их отношений, если бы он мог позволить себе ухаживать за Джованни со всем уважением, какое он к нему искренне питал, со всей нежностью, на какую только был способен. Но его любовь к Джованни строго запрещалась, мораль требовала бороться с такой любовью, «убей змею в зародыше, иначе она пожрет тебя», — твердилось из проповеди в проповедь. О, почему, зачем столько страданий? Из-за этого он бежал в Честер, утратил покой, не мог ни спать, ни есть, пока не понял наконец, что от себя не убежишь. Из-за этого, вернувшись, запер сам себя в Стокепорте, тем самым подвергнув Джованни смертельной опасности. Для чего? Ради чего? Джованни учил его, что, совершая грех, мы остаемся ни с чем, лишь разочарование и угрызения совести, сатана всегда обманывает, но граф страдал только от осознания совершенного давеча преступления — противоестественного начала их отношений, впереди же он видел только счастье. Раз дьявол всегда обманывает, а де Бельвар получил наконец именно то, к чему стремился, как же тогда его любовь оказывается греховной? Граф промучился так всю ночь до рассвета.

Джованни проснулся рано. Едва он сделал первое движение, как де Бельвар вновь принялся гладить его, целовать. Джованни приподнялся на руке и внимательно посмотрел на графа своими темными серьезными глазами. Де Бельвар обнял его, прижал к себе.

— Простите меня, простите меня, сволочь такую, — произнес он со слезами в голосе, — я так люблю вас, милый мой, маленький мой. Я вас никому не отдам, никуда не отпущу. Вы отныне принадлежите мне, вы в моей власти. Счастье мое, жизнь моя! Вы никуда не поедете, даже если и захотите. Вы мой пленник. Слышите, вы ни в чем не повинны, я овладел вами, я удерживаю вас своей волей.

— Так все поэтому? «Своей волей»? Глупенький! Ваша воля, Гийом — моя воля. Я желал того же, что и вы, — ответил Джованни.

— Да что вы могли желать? Что вы понимаете в своей невинности, девственник? — скептически возразил де Бельвар.

— Ну, я не с Луны свалился, — хмыкнул Джованни. Де Бельвар не мог не улыбнуться на это заявление.

— Я же люблю вас, Гийом, люблю больше жизни, — продолжал Джованни. — Вы, если б захотели, могли бы разрезать меня на кусочки и скормить собакам, я не стал бы любить вас меньше.

— Но я тоже люблю вас, Жан, поэтому я не хочу, чтобы вы оказались со мною в Аду! — с жаром произнес де Бельвар.

— Опять вы глупость сказали, Гийом. «Люблю», и тут же Ад. В Аду нет любви, милый мой, дорогой, самый лучший на свете, — Джованни крепче прижался к де Бельвару. — Для меня Рай не Рай без вас, и Ад с вами — настоящий Рай.

— Люди говорят, это мерзость, это запрещено Богом, — мрачно произнес де Бельвар.