Мера Любви

Джованни проводил его тоскливым взглядом, спрашивая себя, что произошло с Гийомом: он переживает, но предпочитает молчать, зачем-то пытается скрыть свои страдания, так отдалился в последнее время. Конечно, Джованни понимал: это напрямую связано с внезапным отъездом Гийома в Честер, с теми словами, что он сказал тогда перед уходом. «Он считает, я стану сожалеть», — думал Джованни и не знал, как ему быть. Возможно, стоит признаться Гийому в любви и так разрешить все его сомнения. Возможно, но уместно ли, нужно ли? Особенно теперь, когда он такой отчужденный. И потом, Джованни чуть не убили из-за того, что Гийом оставил его одного, а когда вернулся — скрывался здесь, в Стокепорте, вместо того чтобы без промедления явиться в Силфор. «Я весь извелся без него, а он был рядом, как он мог?» — Джованни испытывал досаду. Ему ничего не оставалось, кроме как улечься спать раньше обыкновенного, но уснуть никак не получалось. Он вертелся в кровати; стоило устроиться как-нибудь, опять оказывалось неудобно.

За тонкой перегородкой и красивыми портьерами, затканными сценами охоты и турниров, лежал без сна в своей постели де Бельвар. Он прислушивался к шуму внизу. Мывшиеся рыцари, верно, устроили там настоящий бедлам. Потом все постепенно стихло, на замок Стокепорт опустилась темная ноябрьская ночь. Возбуждение не оставляло де Бельвара. Он вновь прислушался. Джованни, кажется, возился, потом стих, скорее всего заснул. Граф подумал, насколько лучше было бы застать его спящим. «Если не сейчас, то когда?» — спросил он себя и поднялся с постели. Главное — не дать ему возможности согласиться. Де Бельвар крадучись подошел к перегородке — все тихо. Он откинул край ковра и вошел.

Джованни не спал, он приподнялся на кровати, увидев графа. Де Бельвар не позволил ему спросить, что случилось, закрыв ему рот ладонью. Джованни, перепутавшись от неожиданности, принялся отбиваться. Де Бельвар прижал его к постели всем своим весом, вытащил из-под себя разделявшее их одеяло. Джованни пинался, пытался своими слабыми руками оторвать от лица руку графа. Де Бельвар задрал на нем рубашку, перевернул лицом вниз и еще крепче зажал ему рот, так, что Джованни даже голову повернуть не мог, и сопротивляться сделалось неудобно, да и силы оставили его. Де Бельвар раздвинул ему ноги коленями, пытаясь проявлять осторожность, попробовал сначала пальцем. Джованни весь сжался. Де Бельвар едва не отказался от своего замысла, меньше всего на свете хотел он причинить своему любимому боль, но делать нечего, насилие есть насилие, у него даже слюны не было — во рту пересохло. Постепенно, потихоньку, неудобно, борясь с самим собой, со своей нежностью, де Бельвар овладел Джованни. Джованни вскрикнул, цапнул его за пальцы. Граф остановился, полежал, давая Джованни привыкнуть, потом начал двигаться едва-едва, рука де Бельвара на лице Джованни сделалась мокрой от слез. Вопреки ожидаемому, вопреки всему де Бельвар достиг пика наслаждения, отпустил Джованни и лег рядом. Джованни скулил в подушку. Де Бельвар обнял его, и Джованни прижался к нему, рыдая как обиженный ребенок. Наконец можно было проявить ласку, граф гладил его, целовал в спутанные волосы, пока Джованни не уснул.

Де Бельвар мог бы поклясться хоть на Библии, хоть на Святых мощах — это было насилие, безусловное насилие.

ГЛАВА XLII О том, как Джованни оправдал преступление де Бельвара