Мера прощения

– Я когда узнал, что третий помощник его, – продолжает боцман, – не сразу поверил. Парень вроде неплохой, ершистый малость, – так молодежь сейчас вся такая. У меня внук от младшей дочери еще ершистей. Я ему слово, он мне десять...

– А почему не поверили? – перебил я.

– Не знаю... Не поверил – и все... А с другой стороны...

– Может, кого-то подозревали? – подталкиваю я.

– Брал грех на душу. – Он покачивает головой, точно согрешил только что.

– А кого?

– Какая теперь разница?

– А все-таки, – жму я.

– На начальника рации грешил, – сообщил боцман и, видимо, решив, что если начал говорить, так надо договаривать до конца, продолжает: – В начале рейса они крупно поцапались. Из-за чего – не знаю, когда подошел, они уже друг друга за шеи держали. Начальник очень сердитый был, не вмешайся я, придавил бы помполита, он ведь покабанистей: и по сложению, и по характеру.

– Следователю не рассказывал об этом случае?

– Зачем? И так все ясно было. Да и не люблю я их – милиционеров. Только свяжись – затаскают.

– А вдруг не третий помощник убил?

– Как не третий? Осудили – значит, он. Да это на следующий день после убийства было ясно. Узнали, что пропал помполит, и начали говорить, что третий грохнул. А он не возражал. Они ж целый рейс как кобра с мангустой скублись.

Осудили – значит, виноват – ха! А еще удивляемся, как появился тридцать седьмой год. Действительно, стричь и резать – большего не достойны. Ох, разозлил меня боцман! Хотя спасибо ему: ниточку подсунул, хорошую, крепкую.

– Еще по одной? – предлагаю я с нотками сомнения в голосе.

Боцман мнется: ни да ни нет, мол, не хочу, но начальству не откажешь.

– Правильно, надо уметь вовремя остановиться, – расшифровываю я его сомнения так, как мне выгодней.

Боцман благодарит за коньяк, я – за коврик, и расстаемся лучшими друзьями. Теперь только свистни, и он из своей непигментированной шкуры вылезет, но сделает для меня все. Каждого можно купить, надо только знать, что, сколько и как предложить.

16

Шторм давал нам жару до Суматры. Там он, наверное, понял, что не успеет справиться с нами, спрячемся за остров, и утих. Экипаж, отлеживавшийся в каютах, начал выползать на палубу, подставлять побледневшие физиономии солнцу, которое в полдень зависло почти над головами. Раиса Львовна вспомнила обо мне, прибежала сразу же после ужина и так расходилась ночью, что проспала завтрак. Моя же светлость соизволила проснуться к обеду и в прекрасном настроении. Все-таки женщина – очень приятное и полезное изобретение природы.

Вечером я пожаловался начальнику рации на скуку и был приглашен расписать пульку в преферанс. Пришел не с пустыми руками. Насколько я знаю, спиртное на судне осталось лишь у меня и старшего механика. Вообще-то, я предпочитаю пить на дурняк, но сегодня такой же случай, как и с боцманом, когда потратишь мало, а получить можешь то, что ни за какие деньги не купишь.

У начальника рации уже сидели третий механик и доктор. В преферанс можно и втроем играть – зачем же я им понадобился? Наверное, чтобы втесаться мне в доверие и отхватить «дворцовые» должности получше. Как я понимаю, покойный Помпа проявил себя таким Тираном, что при нем могли существовать лишь Пофигисты и Лизоблюды да единственный Оппозиционер и тот – Володя. Теперь появился нормальный тиран – я, и «дворцовые» структуры начали восстанавливаться, но место Теневого Лидера до сих пор не занято. Уж не Маркони ли хочет его отхватить?

Я не люблю преферанс. Забава иностранная – не смухлюешь. Разве что иногда последуешь первому правилу преферанса – посмотри сначала карты соседа, свои всегда успеешь. Перед игрой выпили по пятьдесят грамм. Несмотря на работающий кондиционер, в каюте было душно, и водка, как мне кажется, не добиралась до желудка, выкатывалась крупными каплями на шею и грудь. Все, кроме Дока, шмыгали носами. Простуда – самая распространенная болезнь в тропиках. В каютах, благодаря кондиционерам, плюс тридцать, а на палубе плюс пятьдесят. Забежишь пару раз с палубы в надстройку – и шмыгаешь носом. Один доктор здоров. Не потому, что доктор, а потому, что не выходит из надстройки. Он из тех, кто живет под девизом «Что бы ни делать, лишь бы ничего не делать». И внешность у него какая-то закругленная, обточенная, похож на гальку морскую. Не за что уцепиться, чтобы полюбить или возненавидеть его. Разве что глаза со словно бы припухшими веками, между которыми хочется вставить спичку, чтобы открылись пошире и смогли увидеть, что в мире есть многое, из-за чего стоит пошевелиться. Впрочем, в прошлом рейсе он не был, следовательно, до одного места мне.