Мера прощения

Меня интересовал начальник рации. Играл он отчаянно, будто ему кровь из носу надо было просадить многомиллионное наследство, да ставки малы, никак не получается. Наверное, от огорчения у него постоянно запотевали очки, и Маркони протирал их подолом рубашки. Во время торга я и третий механик подзуживали его, заставляли заказывать непосильную игру. Но дураку везло: что ни прикуп, то в масть. Я не заводил разговор об убийстве, слушал Маркони, подталкивая его похвалами. Впрочем, в понуканиях он не нуждался, недержание речи у него было хроническим. За полчаса игры я узнал, что родители у него в разводе. Отец капитаном был, но после ухода жены запил и посадил судно на мель в Ла-Манше. Оставшись без любимой работы, запил еще круче и угорел, налакавшись какой-то гадости на спирту. Начальник рации до сих пор не может простить матери развод. Неудачная женитьба родителей удерживает его от подобного шага, несколько лет живет с женщиной, но не расписывается.

– Мотовка жуткая! – рассказывал начальник рации, побивая чужую карту с плеча, будто шашкой рубил. – Но как-то бестолково деньги тратит. Ну, понимаю, в кабаках бы гудела или красивые шмотки покупала, а у нее словно в воздухе растворяются. Колотил-колотил ее – не помогает.

– Бил? – удивился я. – Глядя на тебя, Дмитрич, не подумаешь!

Маркони снял очки, протер рубашкой стекла.

– А никто не верит. Все думают: очкарик, интеллигент. А я... – Он с улыбкой потер шрам на лбу. – В прошлом году, в конце лета, ушел я в отгулы. Моя примадонна быстренько расфинькала деньги, с приятелем бутылку раздавить не на что было. Решил я дурака не валять, устроиться в котельную кочегаром на зимний сезон. Сами знаете, котельная зимой – лучшее место посидеть и выпить: тепло, сухо и милиция не беспокоит. Местные бичуганы – постоянные гости, через месяц знал всех из своего района. Так вот, они тоже думали, что я интеллигентишка паршивый. Особенно один, Свищ, – вы его не знаете. Как-то выпивали мы компанией, он и давай права качать. А я без слов хватаю бутылку – и в лобешник бах! Он кувырк с мешка, на котором сидел. Оклемался минут через десять. Когда рану на лбу ему заделали, он и говорит: «Да ты свой чувак, оказывается!»

Уж не ему ли самому заехали бутылкой? Нет, шрам у Маркони старый, наверное, в юности заработал и, наверное, здорово накомплексовался из-за него, поэтому и радуется, наградив другого такой же отметиной.

– Свой – потому, что пакостный? – произнес третий механик буднично, словно спрашивая, который час, и тем же тоном объявил самую крупную игру: – Мизер.

Мизер был «ловленный». Я сидел на прикупе, поэтому не вмешивался, наблюдал, как доктор и начальник рации раскручивают неудачливого игрока. Третий механик мне нравился, чем-то напоминал он Володьку: и внешне, и упрямством, и прямолинейностью. Видит, что поймают его, а не сдается.

– А эту взятку не возьмешь? – ехидно спрашивал начальник рации, кладя карту на стол так, как скупые люди – сторублевку на прилавок.

– Спасибо, обойдусь, – отвечал Андрей. Казался он спокойным, но иногда возле рта подрагивала жилочка под кожей.

– Ну, тогда вас ждет «паровозик» взяточки на четыре, – злорадно предупреждал Маркони.

– Может, кто-то другой и всунул бы, а у тебя масло в голове не той марки.

Проиграв, третий механик швырнул карты на стол и долго щелкал зажигалкой, никак не мог прикурить.

– Масла в зажигалку добавь. У тебя же той марки, – поддел Маркони.

– Заткнись!

Да, ведет себя третий механик как мальчишка. А всего на три года моложе меня. Впрочем, что с него возьмешь, с маслопупа. Как говорили в мореходке, не могу смотреть без смеха на балбеса-судомеха.

– Пора на вахту собираться, – сыграв еще один круг, объявил третий механик. До полуночи было тридцать пять минут – хватило бы партию закончить, но, видимо, достал Андрея начальник рации, который, пользуясь любой паузой, изображал едущий паровоз.

Танцевать на трупе врага – приятное удовольствие. Только надо и меру знать, иначе ноги начнут проваливаться, испачкаются трупным ядом. Маркони этого не понимал или не хотел понимать.

– Гордыня, гордыня обуяла! – заявил он вслед ушедшему третьему механику. – Думал, шибко грамотный, вывернется. Нет бы сразу одну взятку взять, смириться, а он понадеялся, что с дураками играет, норов показал.

– Ну, это возрастное, – попробовал я успокоить его. – Я, когда был третьим...

– Третьим помощники всегда с гонором, – перебил меня Маркони. – В прошлом рейсе у нас был... ну, ты, наверное, знаешь.

– Тот, который помполита грохнул?

– Он самый. Тоже фрукт был...

– Какой?

– Гнилой! – злобно произнес начальник рации.

Есть у Володьки удивительная черта: каждый человек как бы проецировал на него свои недостатки. Скажи мне, кем ты считаешь Володю, и я скажу тебе, кто ты.

– Ну что, еще партийку распишем? – переменил я тему разговора. Спешить с расследованием незачем: никуда Маркони от меня не денется. – А то рано еще спать.

– Мы поэтому и позвали тебя. Только разыграемся, тут бац – третьему на вахту.