Мера прощения

В каюте старшего механика было темно и душно, как в подводной лодке, – так сказать, условия, приближенные к боевым. И это при том, что каюта больше моей и в ней работает кондиционер и горит настольная лампа. Дед сел за стол, церемонным жестом предложил мне занять второй стул и как бы продолжая этот жест, плавно опустил руку к стоящему на палубе картонному ящику. Позвякав в нем бутылками, будто на ощупь выбирал нужный сорт водки, вытащил «Лимонную». Хрустальные рюмки наполнил расчетливыми и точными движениями. Уверен, что в обеих рюмках водки поровну.

– Ваше здоровье! – предложил я тост.

Старший механик как бы дважды поблагодарил меня: сперва вскинув и опустив брови, а потом кивнув головой. Видимо, привык пить молча. Да и о чем говорить с умным человеком, отраженным в зеркале? Он знает столько же, сколько и ты, и делает то же самое, только рюмку держит не в правой руке, а в левой.

Бутылку мы раздавили минут за сорок. Догадываюсь, что произвел на старшего механика хорошее впечатление своим молчанием. Он хотел было еще раз запустить руку в картонный ящик, но, отодвинув уголок плотной черной шторы, увидел, что солнце уже принялось за работу, произнес:

– Жду вас после ужина.

– Постараюсь быть, – пообещал я.

Я сдержал обещание. В эту ночь мы проговорили три бутылки за четыре часа. Расправившись с последней, с старший механик процедил, уставившись в дно рюмки:

– Однозначно.

Что именно однозначно – можно только догадываться. Но если, опьянев, болтун замолк, а молчун заговорил – надо уносить ноги. Дед словно и не слышал моих прощальных слов, сидел неподвижно, как пингвин на льдине, даже брови не вскинул. И не предложил прийти после ужина. Что ж, спасибо ему и на этом, по крайней мере, заснул я быстрее, чем закрыл дверь своей каюты и проснулся к завтраку, чем несказанно удивил буфетчицу. С тех пор, как судно вошло в Малаккский пролив у меня перевернулся суточный цикл, я будто забыл о существовании Раисы Львовны. Первые дни она довольно странно поглядывала на меня, особенно когда заставала разговаривающим с поваром. Нина и Вера подозрений у нее не вызывали. Странно: считал, что хоть в этом другие думают обо мне не хуже, чем я о себе. Ее подозрения обидели меня, и следующие две недели я усердно развеивал их.

И сейчас она лежит рядом со мной, спит, уткнувшись носом в подушку. Моя жена любит засыпать, уткнувшись носом в мое плечо. Если сделать поправку на жару, то обе женщины имеют одинаковую привычку. И не только эту. Иногда мне кажется, что Раиса – моя жена, поменявшая тело. По крайней мере, ненавижу сейчас буфетчицу так же, как иногда свою ненаглядную. Наверное, женщины инстинктивно выбирают ту манеру поведения, которая наиболее удобна и выгодна в общении с данным мужчиной. Выходит, сколько бы у меня ни было женщин, все они будут вести себя одинаково – не одному мне вставлять физиономию в прорезь картин.

Простыня сползла с тела Раисы, обнажив загорелые ноги и белые ягодицы. Простыни еще влажные. Перед тем, как лечь, Рая намочила обе под краном и постелила на кровать. Обдуваемые вентилятором, они с полчаса холодили наши тела. За это время надо уснуть. Не успел – лежи и мечтай, как бы убил любовницу, похожую на жену, или жену, похожую на любовницу.

Нет, все-таки плохо, когда кому-то рядом хорошо. Тем более, если в твоих силах восстановить справедливость. Надо лишь «неловко» перевернуться на бок...

– Что? – испуганно спросила Рая, резко, словно от горячей сковороды, оторвав голову от подушки.

– Ничего, спи, – отвечаю я. Если теперь сумеешь...

Она переворачивается на спину, натягивает простыню, прикрывая грудь. Сиськи влажны от пота, и простыня прилипает к ним, облегает, как лифчик.

– Такая чушь приснилась, – жалуется Рая. – Будто забеременела... Вечный женский страх.

– Может и правда? – спрашиваю раздраженно. Я уже вышел из того возраста, когда подобное известие вызывает мстительную радость: справился с тобой, голубушка, теперь ты побегай за мной!

– У меня дважды была внематочная. Теперь даже захочу – не получится.

– Обидно?

– Не знаю. – Она тыкается носом в подушку.

Если заревет, пойду в душ. Буду стоять под текущей из холодного крана теплой солоноватой водой до тех пор, пока не станет скучно.

– Это из-за Вальки, – глухо, в подушку, произносит Рая, – жаловалась утром, что залетела.

– От второго помощника?

– Ни от кого. У нее постоянно задержки на неделю-две, пора бы привыкнуть. А то шум подымет... В прошлом рейсе истерики закатывала, вены собиралась вскрывать. Первый помощник внушение сделал – задержки как не бывало! – Она прижалась ко мне, потеснила немного, точно хотела столкнуть с кровати и отправить делать втык камбузнице. – После завтрака пристала ко мне, спрашивала, больно ли делать аборт. У Нинки, говорю, спроси, она лучше знает.

– Почему?

– Недавно делала, перед рейсом.

– И спросила?

Раиса хихикнула.