Сокр. Поэтому не должно ли, Менон, называть этих мужей божественными, когда они, делая и говоря что-нибудь независимо от ума, производят много великого?
Мен. Конечно.
Сокр. Да, если мы справедливо называем божественными тех, о которых сейчас упомянули, то есть прорицателей, вещунов и людей с даром поэтическим, то не меньшее имеем право называть божественными и восторженными самых политиков, как скоро они, вдохновленные и наитствованные богом, совершают посредством слова много великих дел, хотя и не знают, что говорят.
Мен. Конечно.
Сокр. Ведь и женщины, Менон, добрых мужей именуют божественными, и лакедемоняне, когда хотят кого прославить добрым человеком, говорят: это человек божественный.
Мен. И говорят-то, кажется, справедливо, Сократ; хоть Анит за такие слова, может быть, и сердится на тебя.
Сокр. Нужды нет; с ним мы еще поговорим, Менон. Теперь же, если во всем этом рассуждении наши исследования и речи были хороши, то добродетель и не получается от природы, и не приобретается учением, но дается божественным жребием независимо от ума – тому, кому дается, как скоро нет политика, который мог бы и другого сделать политиком. А когда бы он был, между живыми можно бы считать его почти тем же, чем между мертвыми Омир476 представляет Тиресиаса, говоря: «он мыслит» в преисподней, «а прочие тени летают». Таков-то был бы и этот человек, какова действительная вещь в сравнении с тенью, поколику рассматривается добродетель.
Мен. По моему мнению, ты прекрасно говоришь, Сократ.
Сокр. Итак, Менон, из настоящих оснований вытекает, что добродетель дается божественным жребием тому, кому дается. Но ясно мы узнаем это тогда, когда, прежде чем исследуем образ дарования оной людям, решимся исследовать, что такое добродетель. Теперь мне уже пора кое-куда идти; а ты, в чем сам убедился, постарайся убедить и своего гостя Анита, чтобы он был покротче. Если убедишь его, то сделаешь пользу и афинянам.