Такая алгебра скрыта в срезе, в разрезе, в действии попрёк. У О. Мандельштама есть метафора этого среза – поперечная связка створок веера. Когда мы раскрываем веер, мы одновременно раскрываем его створки и связки этих створок. Так вот, акт поэзиса идёт не вдоль створок, а поперёк.
Рис. Принцип веера: действие поперёк
Это действие поперёк связано с основной темой автора. Он ведь пишет по сути одну книгу. Мы это уже отмечали. Например, Ф. М. Достоевский во всех романах обсуждает тему подпольного человека и борьбы с ним. Выяснение отношений со своим подпольем – это действие поперёк.
Но автор повторяет не просто тему, он держит «алгебру акта», держит свой стиль (см. выше – М. К. о теме – автор это стиль), то есть держит свою Тему, тему главного, основного, своего Произведения, своего Magnum Opus.
И опять М. К. ссылается на П. Валери, как на зеркальное отражение М. Пруста: «Психология подобна геометрии времени» [ПТП 2014: 561]. Слышится М. Пруст, хотя П. Валери избегал читать М. Пруста. Как В. Т. Шаламов, однажды отравившись графоманством А. И. Солженицына, избегал читать бесконечные стихи и романы псевдопророка. Хотя В. Т. Шаламов, конечно, не является зеркальным отражением А. И. Солженицына. Но важен феномен отталкивания. Так вот, М. К. повторяет, что М. Пруст сделал то, чего хотел сделать теоретически П. Валери: М. Пруст создал роман, в котором воплотилось время, психология времени. А П. Валери еще только мечтал об этом, о создании новой, формальной психологии, взамен понимающей психологии переживаний, в которой была бы воплощена геометрия времени, то есть алгебра жизни, её законы.
«… великие писатели создавали всегда только одно произведение или, вернее, преломляли в различной среде одну и ту же красоту, которую вносили в мир».
По существу, замечает М. К., П. Валери другим языком, но фиксирует главное, что заботило М. Пруста: нет никаких якобы готовых переживаний в человеке[130]
. И нет смысл их описывать (чем страдает ложное психологистическое искусство), но есть проблема бытия, то есть проблема поиска человеком своего места, своего чистого «быть» (или не быть, уж как человек определится). Дело даже не в том, что человек переживает или не переживает, что думает о себе (думает он, как правило о себе разного рода фантазии и придумки, строит свои или чужие галлюцинации), а в том, стремится ли действительно человек найти своё место или нет. Гарантий нет, но, если он будет пытаться это делать, то есть шанс, что он постепенно будет освобождаться от своих фантазий по поводу себя любимого. Так бывает в медицинской практике, когда хирург вынужден принимать решение: если он не прооперирует больного, то тот точно умрет, случай слишком тяжелый и запущенный. Но если он прооперирует пациента, то есть шанс, что пациент будет жить. Если человек не будет пытаться искать своё место, то он точно будет ничто, он просто не будет существовать. Но если он будет пытаться искать своё место уже сейчас, то есть шанс, что найдёт.Автор – тот, который рождается в поиске себя, своего места быть, который создаёт это место. А его тексты – черновики одного Произведения, написанные им в жанре дневников этого поиска места быть, бортового журнала наблюдений за этим поиском.
В действительности же всякий читатель читает прежде всего самого себя.
Посредством своего произведения автор читает себя, «в чтении этой книги он воссоздаёт или создаёт себя как автора этих состояний», понимает себя [ПТП 2014: 562]. Глазами книги мы читаем самих себя, книга – тот самый духовный инструмент, приставленный к нашей душе, посредством которого мы начинаем двигаться к своей душе. Это тоже главная тема уже самого М. К. (см. также эпиграф к нашей работе). А читатель, понимающий книгу Автора, проделывает ту же самую работу, что и автор, и читает в книге самого себя глазами этой книги. В этом акте чтения он должен быть таким же прямым и честным, каким был автор, срезая с помощью произведения-инструмента всё наносное и лишнее, освобождая себя от иллюзий по поводу себя самого. Тем самым читатель, чтобы понять автора, вынужден также идти поперёк последовательности своей жизни, читая себя, то есть, понимая «алгебру чувствительности», как замечал М. Пруст.
М. К. активно использует переклички разных авторов, прежде всего французов, как он замечал это в своих интервью. И это видно по кругу его чтения, ему была ближе франкофонная литература и философия. А потому ему проще и быстрее найти перекличку между П. Валери и М. Прустом, нежели между Прустом и собой, с одной стороны, и, к примеру, М. М. Бахтиным, Э. Гуссерлем или М. Хайдеггером, с другой.