- Потом скажете, на допросе, - подал голос начальник разведки. Он взглянул на Мерецкова. - У вас, товарищ командующий, больше к пленному нет вопросов?
- Пожалуй, нет, хотя один вопрос я всё же ему задам. - Мерецков посмотрел на пленного в упор. - Вскоре после того, как я уехал из госпиталя в Москву, мне стало известно о том, что вашего отца, врача-хирурга, убили. Вы не знаете, кто это сделал?
Пленный почернел лицом.
- Убили его два деникинца за то, что он перешёл на службу в Красную Армию и лечил красных бойцов, - глухо произнёс он. - Один из них, Пётр Кошелев, умер под Парижем в тридцать девятом, а второй, Костя Грибов, и сейчас служит в карательной кавдивизии генерала Шкуро. Они хорошо знали моего отца.
Мерецков встал.
- Вопросов к пленному у меня больше нет, можете его увести!
И тут случилось то, чего Мерецков никак не ожидал. Костюк-Винтер упал перед ним на колени и начал умолять не расстреливать его.
- Я совершил в жизни ошибку, уехав за границу, - с трепетом заявил он. - Тогда я был молод, не разобрался в ситуации. Я пошёл учиться, а за это фашисты дали мне в руки оружие и заставили воевать против своих соотечественников. - Говорил он быстро, словно боялся, что не успеет излить душу, губы у него дрожали, голос срывался. - Теперь я презираю фашистов...
Он хотел сказать ещё что-то, но Мерецков крикнул:
- Встать! - И уже тише добавил: - Я не судья и не прокурор, господин Костюк-Винтер, и не мне решать, как с вами поступить. Одно могу гарантировать: вас никто не расстреляет. Пленных мы щадим, а вы и есть пленный. - Кирилл Афанасьевич кивнул полковнику. - Уведите!
Пленного увели. В комнате стало тихо, слышно было, как на стене тикали часы. Сапёры нашли их где-то в сарае, починили, и они исправно ходили. Мерецков сказал:
- Мразь! Я бы сам всадил ему пулю, но таких прав у меня нет. - Он взглянул на безмолвно сидевшего генерала Штыкова. - А ты чего молчал? Перед нами сидел предатель, ярый враг, а тебя, Терентий Фомич, наверное, слеза прошибла?
- Не дури, Кирилл Афанасьевич, - хмуро отозвался член Военного совета. - Я верю в его раскаяние, а коль так, надо ли бить пленного по башке? Тем, кто по молодости и слабой политической зрелости оказался в стане врага, нужно помочь выкарабкаться. Он же русский!
- И поэтому ты молчал? - усмехнулся Мерецков.
- А что мне говорить? - пожал плечами Штыков. - Ты сказал ему всё, что надо.
В разгар учений в штаб позвонили из разведуправления и попросили к телефону командующего фронтом. Мерецков взял трубку.
- У нас ЧП, товарищ генерал армии, - сказал начальник разведки. - У моста, который на днях отремонтировали сапёры, нас атаковали пять «юнкерсов». Они неожиданно появились из-за леса. Мы даже не успели выскочить из машины...
- Что ты, Павел Григорьевич, тянешь резину? - выругался Кирилл Афанасьевич. - Говори, что случилось?
- Осколком бомбы пленного Костюка-Винтера убило наповал, в ногу ранило автоматчика, а я отделался лёгким ушибом. Что прикажете делать?
- Похороните его по-людски, всё-таки сам пришёл к нам. - Положив трубку, Кирилл Афанасьевич взглянул на генерала Штыкова. - Вот и разрешён наш спор, Терентий Фомич. - Он передал содержание телефонного разговора.
- Значит, такая выпала ему судьба, - грустно промолвил член Военного совета. - Да, история... Сын убежал за границу, а его отец спас жизнь будущему маршалу.
- Маршалу? - удивился Мерецков. - Ты кого имеешь в виду?
- Тебя, Кирилл Афанасьевич, - улыбнулся Штыков. Как только разобьём немчуру на Севере, ты станешь маршалом!
- Чудной ты, Терентий Фомич, - качнул головой Мерецков. - Что придумал, а? Ну и фантазёр! - Он встал, заходил по комнате, потом остановился у стола, бросив взгляд на карту. - Завтра с утра начнётся свинцовая метель, а у меня уже болит голова: удастся ли на практике осуществить наш план?
- Не волнуйся, Кирилл Афанасьевич, - успокоил его член Военного совета. - Мы же с тобой заверили Ставку, что враг будет разбит, так что кровь из носа, а этого надо добиться!
- Ты прав, дружище, нам нужна только победа!
Раннее утро 8 октября. Тундра ещё спала, укутанная толстым слоем снега. Над застывшими сопками курился сизо-молочный туман. Генерал армии Мерецков с наблюдательного пункта в бинокль разглядывал передовые позиции гитлеровцев. Там пока было тихо. Кирилл Афанасьевич, взглянув на свои часы, сказал стоявшему рядом начальнику артиллерии генералу Дегтярёву:
- Через десять минут начинайте артиллерийскую подготовку! У вас хватит снарядов часа на два стрельбы?
- Можем кромсать фашистские позиции и целых пять часов, - улыбнулся Дегтярёв. - Снарядов у меня избыток, тут уж экономить не будем!
Ровно в восемь, как и намечалось, заговорили сотни орудий. Казалось, небо раскололось на части от грохочущих залпов, а тундра вмиг ожила, стряхнув с себя сон, поднатужилась. В расположении противника Мерецков в бинокль уже ничего не мог увидеть, над окопами стоял густой дым. Вскоре повалил мокрый снег. Взглянув на тусклое небо, Мерецков чертыхнулся.
- Видимости совсем нет. Что будем делать, Иван Михайлович?