- То был мой брат Аркадий. - Татьяна заметила, как гость наморщил широкий лоб. - Он уезжал в Новороссийск, оттуда на пароходе должен был уйти за границу, и я боялась, что в Москве его могут арестовать. Отец предупреждал меня, что Аркадий может приехать в Москву и напакостить мне. Но брат предложил мне отправиться с ним за границу, потому что семью Костюк, мол, всё равно будет преследовать советская власть. Но я с ним не поехала.
- Где он теперь?
- То ли в Германии, то ли во Франции. Я с ним связь не поддерживаю.
- Если вдруг Аркадий объявится, дайте мне знать. - Мерецков протянул Татьяне листок, на котором был записан номер его телефона.
Начало марта 1924 года на Дону выдалось по-весеннему тёплым, правда, когда шли дожди, становилось прохладно. Мерецков всё последнее время проводил в поле, на учениях, и, хотя всё шло строго по плану, он был каким- то настороженным и грустным. Это заметил комдив Ольшанский.
- Что-нибудь случилось? - спросил он. Ольшанский находился на КП дивизии и в бинокль наблюдал, как сапёры обезвреживали минное поле противника, чтобы затем пехота ринулась на штурм его укреплений.
- Тут такое дело... - смущённо заговорил Кирилл Афанасьевич. - Ночью у моей жены начались схватки...
- Ты ждёшь малыша? - уставился на него Ольшанский. - Вот здорово! И что же ты сделал?
- Отвёз её в роддом, а сам поспешил на службу. Теперь вот переживаю, как там она. - Мерецков достал папиросы и закурил.
- Почему же мне не позвонил, когда отвёз Дуняшу в роддом? - сурово спросил комдив. - Я бы разрешил тебе остаться там до выяснения ситуации.
- Не хотел отвлекать тебя от важных дел. А тут ещё учения начались...
Ольшанский поправил на груди бинокль, подошёл к Мерецкову ближе.
- Вот что, Кирилл. Оставь за себя своего заместителя, а сам поезжай в роддом. Город-то в тридцати километрах! Полчаса ходу, и будешь на месте. Или ты не уверен, что заместитель сумеет руководить войсками на учении?
- Нет, что ты, он подготовлен хорошо, - смущённо ответил Кирилл Афанасьевич. - И всё же...
- И всё же тебе надо ехать! - Ольшанский был в эти минуты не похож на себя, голос у него стал твёрдым и решительным. Казалось, он больше чем сам Мерецков пережимает за его жену.
Мерецков растерянный стоял на КП.
- Чего ждёшь? - рявкнул комдив.
- Когда мне вернуться в штаб? - спросил Кирилл Афанасьевич.
- Решай сам, исходя из обстановки, понял?..
«Эмка», скрипнув тормозами, застыла у подъезда роддома. А тут, как на грех, когда проехали мост через Дон, подул ветер, нагнал чёрные тучи, грянул гром и с неба хлынули потоки дождя. Мерецков выскочил из машины, и, пока ему открывали дверь, он изрядно промок.
- Вам чего, товарищ военный? - спросила его дежурный врач приёмного покоя, полная, сероглазая женщина в белом как снег халате. Смотрела она на Мерецкова строго, словно он в чём-то перед ней провинился.
- Моя жена здесь у вас, и я хотел бы знать, родила ли она? - Голос его прозвучал тихо, но твёрдо. - Прошлой ночью я доставил её сюда... Мерецкова Дуня...
- Минутку. - Врач полистала журнал. - Да, есть такая, она ещё не родила.
- Я могу пройти к жене?
- Вы что, шутите? - усмехнулась врач. - Ну, учудил командир!
- А можно передать ей записку?
- Пишите! - Врач улыбнулась. - Только коротко и без жалости. Женщине перед родами волноваться никак нельзя!
Мерецков смутился и не сразу сообразил, что писать жене. «Коротко и без жалости...» Ох уж эти врачи, всё у них не так, как у других людей. Он сел за столик в углу приёмного отделения и стал сочинять записку. «Дуняша, милая моя жёнушка, душа у меня по тебе болит. Как ты себя чувствуешь? Ты уж, голубушка, крепись! Чует моё сердце, что ты мне подаришь мальчика. Но если и девочку, то моя любовь к ней будет покрепче брони танка... Краше тебя, Дуняша, у меня никого нет. Целую. Твой Кирилл».
Мерецков свернул записку и отдал её врачу.
- У меня к вам просьба: если вдруг что-то случится, позвоните мне домой.
Глубокой ночью Мерецкова разбудил телефонный звонок. Он вскочил с дивана и рывком снял трубку.
- Это вы, товарищ Мерецков? - Он узнал голос дежурного врача.
- Да, это я. Что-нибудь случилось?
- Случилось. Ваша жена только что родила.
- Кто у меня? - спросил Мерецков и затаил дыхание.
- Сын!
- Ура! - закричал он.
«Ну что ж, сын - это здорово! - подумал Кирилл Афанасьевич. - Дуняша небось тоже рада. А на учения я поеду рано утром...»
Мерецков прибыл в штаб дивизии, когда над степью взошло солнце и его лучи щедро согревали землю. На кустах и цветах во дворе штаба серебрилась роса. На деревьях чирикали воробьи. Мерецков вошёл в штаб и, увидев за столом комдива Ольшанского, прямо с порога гаркнул:
- У меня родился сын! - Он разделся, повесил фуражку на вешалку, сел к столу напротив комдива.
Тот отложил в сторону бумаги.
- У тебя сегодня счастливый день! - Ольшанский встал и пожал ему руку. - Сын - это то, чего ты так желал, правда?
- Да, я мечтал о сыне.
- Он тоже станет военным? - спросил Ольшанский.
- Я в этом не уверен, но, если он захочет стать военным, мешать ему не буду!