Он хотел сказать ещё что-то, но Мерецков крикнул:
— Встать! — И уже тише добавил: — Я не судья и не прокурор, господин Костюк-Винтер, и не мне решать, как с вами поступить. Одно могу гарантировать: вас никто не расстреляет. Пленных мы щадим, а вы и есть пленный. — Кирилл Афанасьевич кивнул полковнику. — Уведите!
Пленного увели. В комнате стало тихо, слышно было, как на стене тикали часы. Сапёры нашли их где-то в сарае, починили, и они исправно ходили. Мерецков сказал:
— Мразь! Я бы сам всадил ему пулю, но таких прав у меня нет. — Он взглянул на безмолвно сидевшего генерала Штыкова. — А ты чего молчал? Перед нами сидел предатель, ярый враг, а тебя, Терентий Фомич, наверное, слеза прошибла?
— Не дури, Кирилл Афанасьевич, — хмуро отозвался член Военного совета. — Я верю в его раскаяние, а коль так, надо ли бить пленного по башке? Тем, кто по молодости и слабой политической зрелости оказался в стане врага, нужно помочь выкарабкаться. Он же русский!
— И поэтому ты молчал? — усмехнулся Мерецков.
— А что мне говорить? — пожал плечами Штыков. — Ты сказал ему всё, что надо.
В разгар учений в штаб позвонили из разведуправления и попросили к телефону командующего фронтом. Мерецков взял трубку.
— У нас ЧП, товарищ генерал армии, — сказал начальник разведки. — У моста, который на днях отремонтировали сапёры, нас атаковали пять «юнкерсов». Они неожиданно появились из-за леса. Мы даже не успели выскочить из машины…
— Что ты, Павел Григорьевич, тянешь резину? — выругался Кирилл Афанасьевич. — Говори, что случилось?
— Осколком бомбы пленного Костюка-Винтера убило наповал, в ногу ранило автоматчика, а я отделался лёгким ушибом. Что прикажете делать?
— Похороните его по-людски, всё-таки сам пришёл к нам. — Положив трубку, Кирилл Афанасьевич взглянул на генерала Штыкова. — Вот и разрешён наш спор, Терентий Фомич. — Он передал содержание телефонного разговора.
— Значит, такая выпала ему судьба, — грустно промолвил член Военного совета. — Да, история… Сын убежал за границу, а его отец спас жизнь будущему маршалу.
— Маршалу? — удивился Мерецков. — Ты кого имеешь в виду?
— Тебя, Кирилл Афанасьевич, — улыбнулся Штыков. Как только разобьём немчуру на Севере, ты станешь маршалом!
— Чудной ты, Терентий Фомич, — качнул головой Мерецков. — Что придумал, а? Ну и фантазёр! — Он встал, заходил по комнате, потом остановился у стола, бросив взгляд на карту. — Завтра с утра начнётся свинцовая метель, а у меня уже болит голова: удастся ли на практике осуществить наш план?
— Не волнуйся, Кирилл Афанасьевич, — успокоил его член Военного совета. — Мы же с тобой заверили Ставку, что враг будет разбит, так что кровь из носа, а этого надо добиться!
— Ты прав, дружище, нам нужна только победа!
14
Раннее утро 8 октября. Тундра ещё спала, укутанная толстым слоем снега. Над застывшими сопками курился сизо-молочный туман. Генерал армии Мерецков с наблюдательного пункта в бинокль разглядывал передовые позиции гитлеровцев. Там пока было тихо. Кирилл Афанасьевич, взглянув на свои часы, сказал стоявшему рядом начальнику артиллерии генералу Дегтярёву:
— Через десять минут начинайте артиллерийскую подготовку! У вас хватит снарядов часа на два стрельбы?
— Можем кромсать фашистские позиции и целых пять часов, — улыбнулся Дегтярёв. — Снарядов у меня избыток, тут уж экономить не будем!
Ровно в восемь, как и намечалось, заговорили сотни орудий. Казалось, небо раскололось на части от грохочущих залпов, а тундра вмиг ожила, стряхнув с себя сон, поднатужилась. В расположении противника Мерецков в бинокль уже ничего не мог увидеть, над окопами стоял густой дым. Вскоре повалил мокрый снег. Взглянув на тусклое небо, Мерецков чертыхнулся.
— Видимости совсем нет. Что будем делать, Иван Михайлович?
Вопрос адресовался командующему 7-й воздушной армией генералу Соколову, которая прикрывала с воздуха войска фронта. До этого Соколов командовал ВВС Карельского фронта, и Кирилл Афанасьевич был им доволен. Случалось, что в критические минуты и сам Иван Михайлович поднимал свою машину в небо и шёл в атаку на «юнкерсов».
— Пока самолёты будут стоять на приколе, Кирилл Афанасьевич, ничего придумать не могу, — небрежно бросил генерал. — У самого в душе кипяток. Но как только в небе появится хоть какой-то просвет, лётчики скажут своё слово.
— Хотелось бы, — обронил Мерецков.
В эту минуту до наблюдательного пункта донеслось громовое «ура».
— В атаку ринулась наша пехота! — При этих словах глаза у генерала Крутикова заблестели.
Мерецков не впервые руководил сражением и всё же волновался: не захлебнулась бы атака, когда бойцы подойдут к вражеским позициям. Пока огорчений комфронтом не испытывал. 131-й корпус в первый же день достиг реки Титовки. Правда, у 99-го стрелкового корпуса случилась заминка: с ходу ему не удалось смять опорные пункты врага в главной полосе обороны — бойцы попали под шквальный огонь и залегли. Мерецков тут же вышел на связь с командиром корпуса.
— Товарищ командующий, я уже кое-что придумал, так что фрицев одолеем! — бодро отозвался комкор.