Мерецков. Мерцающий луч славы

— А чем объяснить, что в работе комсостава Красной Армии есть серьёзные недостатки? — прервал Мерецкова Сталин. — Да и вы сами резко говорили о них в своём докладе.

Мерецков на минуту смутился.

— Причин тут много, товарищ Сталин. — Голос его окреп. — Сейчас наш командный состав армии и военного флота весьма молод, а значит, и менее опытен, менее подготовлен, отсюда и рождаются пробелы в работе…

— Ясно, — снова прервал его вождь. Он стал задавать вопросы совсем другого рода. Суть их сводилась к оценке разведывательных сведений о немецкой армии, полученных в последнее время в связи с анализом её операций в Западной и Северной Европе. — Я хотел бы услышать конкретные цифры. Можете их назвать?

— Конечно, могу, я даже зачитаю их, справка со мной. — Мерецков назвал количество немецких дивизий, танков и самолётов, самоходных орудий, миномётов. — В ноябре прошлого года, — продолжал он, — из поездки в Берлин в составе правительственной делегации вернулся генерал Василевский. Я спросил, что он вынес из этой поездки. Василевский заявил: «Нам надо готовиться к отражению фашистской агрессии». Я разделяю его чувство обеспокоенности. Немецкая армия сейчас одна из сильнейших, если не самая сильнейшая в мире! — добавил Мерецков.

Наступила пауза. Все молчали, поглядывая на вождя.

— Цифры, которые вы назвали, товарищ Мерецков, лично меня смутили, — наконец подал голос Сталин. — У начальника разведуправления генерала Голикова цифры другие…

— Разрешите мне сказать несколько слов? — С места поднялся генерал Ватутин.

Сталин, однако, слова ему не дал и, взглянув на молча сидевшего наркома обороны маршала Тимошенко, предложил ему высказать своё мнение. Семён Константинович Мерецкова не поддержал.

— Я не согласен с оценкой немецких вооружённых сил, считаю, что Кирилл Афанасьевич сгустил краски. Гитлер добился в Европе успехов лишь потому, что ему никто не оказал достойного сопротивления. Да, немецкая армия сильна, но Красная Армия не слабее её. Что же касается резкого увеличения выпуска боевой техники и оружия, особенно автоматического, для Красной Армии — это факт неоспоримый, и в этом начальник Генштаба прав.

— Кто ещё хочет высказаться? — спросил Сталин. Желающих больше не нашлось. Вождь неторопливо прошёлся вдоль стола, за которым сидели военачальники, помолчал, о чём-то напряжённо размышляя, и заговорил вновь: — Товарищ Тимошенко попросил назначить начальником Генерального штаба товарища Жукова, освободив его от должности командующего войсками Киевского Особого военного округа. Давайте с этим согласимся!

Возражений, естественно, не последовало. «Доволен был и я, — отмечал Мерецков, вспоминая этот эпизод. — Пять месяцев тому назад И. В. Сталин при назначении моём на этот пост обещал заменить меня, когда найдёт подходящую кандидатуру. И вот он сдержал обещание. Я возвратился на должность заместителя наркома обороны и опять погрузился в вопросы боевой подготовки войск. Георгия Константиновича Жукова я считал одним из наиболее подготовленных наших военачальников для работы начальником Генерального штаба».

Мерецков и его первый заместитель Ватутин вернулись в Генштаб грустные. Николай Фёдорович глухо заметил:

— Не нравится мне всё это…

— Что именно?

— Кадровые перемещения… — Ватутин наморщил лоб. — Я хотел тоже кое-что сказать о немецкой армии: как хорошо она вооружена, как подготовлена к боям, но вождь не дал мне слова.

— Ему виднее, Николай Фёдорович. — Мерецков сел за стол и стал раскладывать рабочие папки.

— Это пахнет шапкозакидательством, — возмутился Ватутин. — Иные военачальники, как Кулик, Голиков, полагают, что мы будем воевать на территории врага и малой кровью разгромим его «могучим ударом», как поётся и песне. Я так не считаю и готов заявить об этом даже вождю. Быть патриотом надо, спору нет, но, если ты в бою пойдёшь на фашистский танк с винтовкой, ты ничего не сделаешь, только себя погубишь.

— Николай Фёдорович, что это тебя потянуло на крамольные речи? — усмехнулся Мерецков. — Считай, что этого ты мне не говорил. Лучше садись да помоги мне подготовить документы к сдаче генералу армии Жукову. Он вот-вот приедет из Киева.

— А кому он передаёт свой округ?

— Генерал-полковнику Кирпоносу. Михаил Петрович хорошо проявил себя на финской войне. Я высоко оценил его как военачальника, о чём и сказал вождю, когда он меня спросил.

Жуков прибыл в Москву вечером 31 января. В столице было холодно. С утра куражилась пурга, в бешенстве металась по улицам и дворам, а под вечер ветер утих и с неба посыпал снег. Прямо с аэродрома Георгий Константинович позвонил Мерецкову домой.

— Кирилл, ты с утра будешь в Генштабе? Я хотел бы принять дела. Семён Константинович в курсе, я вчера ему звонил. А сейчас хочу определиться в гостинице.

Мерецков ответил, что утром он придёт в Генштаб, что у него все документы подготовлены, передача дел не задержится и волноваться ему, Жукову, не стоит.

— Послушай, Георгий, приезжай сейчас ко мне домой, а? Посидим, выпьем по рюмашке, как бывало, ну?