Мэри Роуз

— Я никогда не говорю этого тебе. И ты мне не говори, иначе ты стыдишь нас обоих.

Потом он взял лошадь Сильвестра и исчез — будто бы поехал за инструментами в Саутгемптон, но для этого ему даже в самую плохую погоду никогда не требовалось больше двух дней.

Монетка, которую он выудил из своей ушной раковины, была из тонкого золота, а в краешке он просверлил дырку. Фенелла продела в нее кожаную ленту и надела на шею. Спустя какое-то время молодая женщина начала тревожиться. Погода ухудшалась, никто добровольно не отправился бы в такое путешествие. Может быть, Энтони сбежал от ее рождественских планов? Но как он мог с ней так поступить? Разве она не говорила ему, как много значит для нее этот праздник?

Она приперла к стенке Сильвестра:

— Ты знаешь, куда он поехал, ведь так?

— Боюсь, что да. — Лицо Сильвестра сморщилось, как у несчастной легавой.

— Скажи мне.

— В Лондон.

— Он не должен был делать этого!

— А что мне оставалось? — поинтересовался Сильвестр. — Отказать ему в просьбе дать коня, ударить его и заковать в цепи?

Мы не знаем, что творится у него в душе, Фенни, он ведь с нами даже не разговаривает. И если он считает, что должен еще раз побывать в этом ужасном месте, мы не имеем права его останавливать.

— Но он обещал мне быть на Рождество со мной. Он не имел права давать мне обещание, смотреть, как я плачу от радости, а три дня спустя нарушить его!

— Он пережил страшные мучения, не раскрыв рта, — с грустью произнес Сильвестр. — Даже де Вер, это чудовище, говорил мне, что никогда прежде не видел настолько храброго человека. Но в том, что касается дел сердечных, Энтони всегда был трусом. Он не может обижать нас с тобой.

— О, еще как может! И он проделывает это с хладнокровной улыбкой! — воскликнула Фенелла вне себя от гнева, который напугал ее саму. — Просто он слишком труслив, чтобы сказать нам об этом и посмотреть в лицо тем страданиям, которые он причинил.

— Ради всего святого. — Сильвестр потер лоб. — Я никогда не видел, чтобы ты так злилась, Фенни. Не убей его, когда он вернется, хорошо?

— Ничего не могу обещать. — Она сорвала с шеи монетку с такой силой, что кожу запекло. — Больше всего мне хочется потушить его в собственном соку, пока он не почернеет, не обращать на него внимания и всего один-единственный раз дать ему почувствовать, как это больно. Но знаешь, что хуже всего? Возможно, ему было бы совершенно безразлично. Он не воспринял бы это как наказание, скорее это было бы для него облегчением — он смог бы строгать свои жерди, и я бы ему не мешала.

— Как ты можешь так думать? — Сильвестр поднял монетку, которую Фенелла швырнула на пол, посмотрел на нее. Кончиком пальца вытер с нее снег, завязал порванную ленту. — Это флорин, — мягко произнес он и снова надел монету на шею Фенеллы. — Флорентийская золотая монета. Человек, который дал ее тебе, любит тебя, хоть и ведет себя в данный момент просто позорно. Не отталкивай его, Фен, и не наказывай, лишая своей любви. Я сам из семьи, где любят поговорить, и: мне кажется невыносимым, что он не говорит с нами о своем чувстве. Сейчас так делают все — король не меньше поэта, а император, как уличный музыкант. Но только не Энтони. Но все же он любит нас.

Больше, чем король Генрих, в любовной истории которого принимает участие полмира.

— Кроме того, у него самый лучший защитник в мире, — усмехнулась Фенелла и погладила его по щеке. — Тебе не нужно защищать Энтони от меня. Да, я злюсь и обижаюсь, и сейчас мне даже страшно думать о том, что еще я могу от него стерпеть. Но лишить его своей любви… Думаю, этого я не смогла бы. Ведь без него я стану просто никчемным существом, которое не нужно было даже отцу. Благодаря тому, что у меня был Энтони, который говорил со мной, я стала такой, какой и должна быть Фенелла Клэпхем. Ты понимаешь?

Сильвестр кивнул.

— Со мной произошло то же самое. Младший из близнецов, который не мог говорить, а только лепетать, слабый брат блестящей Джеральдины, я понял, что вы оба были нужны мне, чтобы осознать, что я — Сильвестр.

— Я благодарю Небо за то, что ты — Сильвестр, — ответила Фенелла. — Без тебя твой друг был бы невыносим и мне пришлось бы свернуть ему шею по его возвращении.

Накануне Рождества метель настолько усилилась, что маленькой компании из Саттон-холла пришлось закутаться в шерстяные платки, чтобы пойти на мессу в церковь Святого Фомы. Под руку с Сильвестром Фенелла шла, сопротивляясь порывам ветра, но в конце пути он вдруг отпустил ее и стал помогать Ханне, шедшей с детьми и Карлосом. Фенелла, удивившись этому, остановилась.

В круговороте метели она почти ничего не видела и не слышала. Мужчина, вставший рядом с ней, не коснулся ее. В руках у него был берет — ветер сорвал его с головы.

— Боже мой, Энтони, закрой лицо!