В это время во двор въехал маленький голубой автомобиль – прибыла акушерка. Отблеск от лобового стекла бил нам в глаза. Затем подъехал священник; что-то вещая, он прошел через мостик, все молча его слушали. Он принес с собой занятную штуковину – темную фетровую шляпу с сеткой впереди и шейным платком. Я подумала, что это специальная защита от пчел для церковников и он сам ее соорудил. Но потом увидела на траве и в руках у других людей похожие шляпы; у некоторых сетка была из нейлона, у большинства из тонкой проволоки, кто-то обмотал вокруг шляпы ткань цвета хаки. Я почувствовала себя почти голой. Люди стали обращать на меня внимание. У меня что, нет шляпы? А плаща тоже нет? Наконец ко мне подошла сухонькая маленькая женщина, миссис П., секретарь общества пчеловодов, с неухоженными короткими белокурыми волосами.
– У меня есть комбинезон. – Она вытащила из своей машины одеяние из белого шелка на пуговицах по всей длине, похожее на те, что носят помощники фармацевтов.
Я натянула его и застегнула, почувствовав себя более защищенной. В прошлом году, сказала акушерка, у Чарли Полларда пчелы были очень агрессивные, все бежали от них врассыпную.
Казалось, кого-то ждут. Потом все мы медленно двинулись за Чарли Поллардом к его ульям. Мы шагали рядком, друг за другом, по тщательно очищенным от сорняков огородам. В одном стояло пугало, очень нарядное, из кусочков фольги и натянутых на бечеву черных и белых перьев, чтобы отпугивать птиц; вверху простирались ветвистые навесы. Черноглазые цветки, похожие на душистый горошек, про которые кто-то сказал, что это конские бобы. Уродливые торцы фабрики. Наконец мы вышли на небрежно выкошенную опушку, на которой стоял двухкорпусный улей с двумя отводками. Из этого улья Чарли Поллард собирался сделать три. Я мало что понимала. Все обступили улей. Чарли Поллард стал дымить в леток нижней части улья из воронки дымаря с ручным мехом.
– Слишком много дыма, – шепнула крупная женщина в плаще цвета морской волны.
– А что делать, если они начнут жалить? – тихо спросила я.
Пчелы теперь, когда Чарли поднял крышку улья, с жужжанием кружили вокруг, словно привязанные к концам длинных резинок. (Для меня Чарли соорудил модную белую соломенную шляпку в итальянском стиле с черной нейлоновой сеткой, которая при малейшем ветерке опасно сворачивалась. Священник, к моему удивлению, заправил ее мне за воротник.
– Пчелы всегда ползут вверх, никогда – вниз, – сказал он.
Я опустила ее еще ниже, накрыв плечи.
– Встаньте за мной, – посоветовала женщина, – какая-никакая защита.
Я так и сделала. (До этого я разговаривала с ее мужем, красивым, несколько саркастически настроенным мужчиной, стоящим в стороне, – седые волосы, твердый взгляд синих глаз. На нем были клетчатая рубашка, клетчатый галстук и клетчатый жилет (клетки на всех разные), твидовый пиджак и темно-синий берет. По его словам, у его жены двенадцать ульев и она настоящий знаток. А его пчелы жалят. В нос и в губы, позже добавила его жена.)
Мужчины доставали прямоугольные желтые рамки, облепленные пчелами, – те ползали по ним, копошились. Кожа у меня покрылась мурашками, и я вся чесалась. У меня был один карман, и мне посоветовали засунуть туда руки и не двигаться.
– Взгляните, как пчелы облепили черные брюки священника, – прошептала женщина. – Похоже, они не любят белое.
Я с благодарностью подумала о своем белом плаще.
Священник вообще был здесь явно лишним, и Чарли то и дело шутливо спрашивал у него:
– Так, ваше преподобие?
– Похоже, пчелы не против вступить в его церковь, – предположил один мужчина, пользуясь анонимностью, которую обеспечивала ему шляпа.
Шляпное облачение было занятной церемонией. Уродство и анонимность были притягательны, все мы словно участвовали в некоем ритуале. В основном шляпы были из коричневого, серого или светло-зеленого фетра, но выделялось одно канотье из белой соломки с лентой. Лица за сетками выглядели одинаково. Оказывается, можно заниматься коммерцией с абсолютными незнакомцами.
Мужчины вытаскивали рамки. Чарли Поллард дымил в новое отделение. Искали маточники – длинные висячие соты, из которых выходят новые матки. Женщина в плаще цвета морской волны показала их мне. Она была из Британской Гвианы, восемнадцать лет прожила одна в джунглях и на первых пчелах потеряла двадцать пять фунтов – тем не хватило меда на собственный прокорм.
Я чувствовала, как пчелы жужжат и кружатся у моего лица. Сетка казалась иллюзорной. Временами она как будто исчезала. Я поняла, что нахожусь в состоянии транса, совершенно непереносимого, и стала импульсивно двигаться, желая прийти в себя. «Дух моего покойного отца, спаси меня!» – дерзко взмолилась я.
По скошенной траве к нам приближался смуглый, довольно привлекательный, «не похожий на других» мужчина. Все повернулись в его сторону; по группе пронесся шелест:
– О, мистер Дженнер, мы не ожидали, что вы придете.