Мэри Вентура и «Девятое королевство»

Я встретила священника: он переходил от своего строящегося дома на нашу сторону улицы. Дальше мы пошли вместе. Я чувствовала исходящую от него профессиональную серьезность. Он прочитал надпись на дверях Розы и решил зайти. Я отправилась к себе.

– Сильвия! – услышала я сзади шепот Розы и обернулась. Она знаками сообщала о приходе священника, сделав кислое лицо и резкий, сердитый жест одной рукой.

2 июля

Перси Б. умер. Он скончался ровно в полночь понедельника, двадцать пятого июня, и был похоронен в пятницу, двадцать девятого июня, в два часа тридцать минут. Мне было трудно в это поверить. Все началось со слезящихся глаз – тогда Роза обратилась к врачу, сразу после рождения Николаса. Я написала об этом длинное стихотворение «Берк-пляж». Оно полно грусти и содержит несколько ужасных озарений.

За несколько дней до смерти Перси Тед перестал переносить его с кресла на кровать. Перси уже не мог пить снотворное – у него не было сил глотать. Доктор стал делать уколы. Морфия? Приходя в сознание, Перси испытывал сильную боль. Между его вдохами медсестра насчитала сорок пять секунд. Я решила увидеть его, просто должна была это сделать, поэтому пошла к нему с Тедом и Фридой. Роза и улыбающаяся католичка лежали на шезлонгах во дворе. Бледное лицо Розы сморщилось, когда она заговорила:

– Сестра попросила нас посидеть тут. Мы ничем не можем помочь. Ужасно видеть его таким!

Взгляните на него, если хотите, сказала она. Вместе с Тедом мы вошли в тихую, пустую кухню. В гостиной, забитой вещами, было тихо и душно, с ней происходила какая-то ужасная трансформация. Перси в полосатой пижаме утопал в белых подушках. Его лицо уже покинуло мир живых, нос торчал, как обтянутый кожей острый клюв, противоположным полюсом резко выступал подбородок, а между ними опрокинутым сердцем впечатался в желтую плоть рот; хриплое дыхание с огромным трудом приподнимало грудь – казалось, ужасная птица попала в западню и вот-вот вырвется из нее. Глаза под приоткрытыми веками казались жидким мылом или загустевшим гноем. Испытав сильный прилив тошноты, остаток дня я провела с жуткой мигренью: левая сторона головы раскалывалась от боли. Конец, даже такого обреченного человека, всегда ужасен.

Когда утром мы с Тедом ехали на машине в Эксетер, чтобы сесть там на лондонский поезд, каменный домик казался мирным и спокойным, на его стенах блестела роса, шторы легко колыхал рассветный ветерок. Он умер, сказала я. Или умрет к нашему возвращению. Когда я позвонила маме на следующий день, она сказала, что он умер той ночью.

Мы вернулись после его смерти, двадцать седьмого. Тед зашел к ним утром и, придя домой, рассказал, что Перси еще лежит на кровати – очень желтый, челюсть у него подвязана и подперта книгой, большой коричневой книгой, чтобы не отвисала. Когда к ним пришла я, тело уже поместили в гроб. В комнате, где он лежал, все было вверх дном: кровать откатили от стены, матрасы вынесли на лужайку, простыни и подушки выстирали и повесили проветривать. Перси лежал в комнате для рукоделия в длинном гробу светло-оранжевого цвета с серебряными ручками; крышка гроба стояла у стены, серебряная надпись на ней гласила: «Перси Б. Скончался 25 июня 1962». От такой близкой даты щемило сердце. Гроб был накрыт простыней. Роза подняла ее. Белое, как бумага, заостренное лицо оставалось открытым, все остальное было спрятано под белым тканевым покрывалом. Губы казались слипшимися, лицо покрывал слой пудры. Роза быстро вернула простыню на место. Я обняла ее. Она поцеловала меня и залилась слезами. Темноволосая полная сестра из Лондона с черными кругами у глаз сетовала: у них нет катафалка, только повозка.

День похорон, пятница, выдался жарким. На синем небе плывут театрально красивые белые облака. Мы с Тедом, во всем черном, проходя мимо церкви, увидели, как мужчины в котелках выкатывают из ворот высокую повозку на колесах со спицами. Едут за покойником. Мы оставили в лавке заказ на продукты. Ужасное чувство, когда непроизвольно начинаешь улыбаться, не в силах остановиться. Облегчение при мысли: мы заложники у смерти и на какое-то время в безопасности. Солнце отчаянно печет, мы обходим церковь; подстриженные липы – как зеленые шары; дальние холмы окрашены красным, их только вспахали, а один засеян, и там поблескивают только что взошедшие ростки. Спорим: ждать снаружи или зайти внутрь.

Тяжело ступая, в церковь входит Элси. За ней Грейс, жена Джима. Потом мы. Священник в полном облачении встречает гроб с телом покойного у ворот церкви, процессия с пением приближается. Становится жутко. Мы все стоим. Гроб утопает в цветах, их лепестки дрожат и кокетливо колышутся, гроб везут по проходу. Провожающие красиво обряжены в черное – с головы до ног, от перчаток до сумок. Роза, три ее дочери, включая красавицу модель, чей-то муж, миссис Дж. и улыбающаяся католичка, только на этот раз без фирменной улыбки, – та ждет своего часа. Я почти не слышу заупокойной службы; мистер Лейн наконец удовлетворен великолепием церемонии – все устроено надлежащим образом.