Меридиан

— Вам раньше нужно было повернуть и обойти цех с северо-запада, — объяснял им начальник технического отдела, показывая рукой на необъятное приземистое здание. — Так что возвращайтесь, там по надземному переходу и налево, дальше пройдете под эстакадой… Извините, девушки, но сами вы не дойдете, заблудитесь, — добавил он после паузы.

— Не заблудимся, — заверила Лида.

— Есть еще один путь, но женщины боятся там ходить…

Лида была уверена, что сможет найти дорогу, какой бы запутанной та ни была. Но время… Рабочий день инженеров и офисного планктона заканчивается ровно в пять, они могут не успеть.

— Что за путь?

— Тоннель под прокатными цехами. Но женщины…

— Сможете нас впустить, мы, правда, очень торопимся?

Под неодобрительным взглядом начальника они спустились в подвал здания. Напутствуя девушек историей про то, как однажды в подземелье нашли самоубийцу в петле, он открыл самую обычную дверь и впустил Таню и Лиду в тоннель.

От звука закрывшейся двери Таня вздрогнула, дальше им предстояло идти вдвоем. Если Лида правильно все рассчитала, они находились сейчас на минус втором уровне.

Тоннель вовсе не выглядел таким уж зловещим и, конечно же, не мог вызывать мысли о самоубийстве. Он был достаточно широк, чтобы в нем могли свободно разминуться несколько человек или проехать погрузчик. Под высоким потолком висели исправные лампочки. Единственным непорядком, который засекла Лидия, было проникновение грунтовых вод. На потолке и стенах темнели бурые потеки, да и вообще здесь было сыровато. От основного прохода в стороны уходили боковые коридоры, а многочисленные двери вели в служебные помещения. Время здесь словно перестало существовать, и только срывающиеся с потолка капли отсчитывали секунды.

Помня наказ провожатого — идти только прямо и никуда не сворачивать, девушки двинулись вперед. Заметив нерешительность подруги, Лида взяла Таню под руку и почувствовала, как та вздрагивает при каждом постороннем звуке.

— Ты чего? Все вроде нормально.

— Тошно мне чего-то. Вдруг мы дойдем до цели, а там дверь закрыта?

— Постучим.

— А если не откроют?

— Пойдем обратно.

— А если там тоже окажется заперто?

— Будем сидеть под дверью и петь песни!

Таня, наконец, улыбнулась, но в тот же миг земная твердь содрогнулась, и сверху донесся приглушенный грохот. Тут уж стало не до смеха и Лидии.

— Это прокатный стан… работает… — выдавила Таня.

Лида была весьма поверхностно знакома с технологией прокатки, и сейчас ей представлялось, как наверху подъемные краны играючи перетаскивают тяжелые блюмы[1], а прокатные клети с такой легкостью формуют металл, как если бы это был пластилин.

Девушки ускорили шаг и через полчаса добрались до конца пути, так никого и не встретив. Вопреки страхам Татьяны дверь из тоннеля в подвал оказалась открыта, и, преодолев несколько лестничных пролетов, они благополучно поднялись в вестибюль нужного им здания.

Тане до сих пор было не по себе — Лида без труда читала это по ее лицу. А вот ей самой этот тоннель напомнил Метрополию, место, которое она вспоминала хоть и без особой ностальгии, но с благодарностью.

— И ты вот так двадцать лет жила? — почему-то шепотом спросила Таня. — По тоннелям и на работу ходила, и вечером с работы?

— Почти что так, — пожала печами Лида. — Только в жилых секторах Метрополии ремонт получше и протечек поменьше, а главное — там всегда было многолюдно.

— То есть много этих… безго… существ, в общем.

Лида молча кивнула.

***

Закончив рассказ, Лида очень смутилась. Кажется, она увлеклась и слишком долго, сверх всяких приличий, находилась в режиме монолога.

— В общем, все прошло очень хорошо.

— Рада, что тебе нравится в Новокузнецке. По крайней мере, в некоторых его местах, — иронично подытожила Полина.

— Да, здесь красиво. Если бы только не смог…

— Да, что есть, то есть, — заметил Максим Евгеньевич. — Кстати, вы знаете анекдот о пленных красноармейцах?

— Папа, не надо! — не выдержал Гошка. — Все знают. Прекрати.

— Ну что ты, сынок, — урезонила его Полина, — если папе встретился человек, такой как Лида — приезжий из чужих краев и незнакомый с нашим фольклором, разве он сможет сдержаться, — и она бросила на мужа укоризненный взгляд.

— Мне очень интересно, — заверила всех Лидия, готовая искупить свою промашку.

Максим Евгеньевич приободрился и начал свой рассказ:

— Представьте себе… Идет Великая Отечественная, и фашисты взяли в плен группу советских солдат. Отправили их, значит, в концентрационный лагерь и послали на смерть в газовую камеру. Через некоторое время немцы вернулись, чтобы вынести тела, но обнаружили, что один из пленных не погиб, а спокойно сидит и вычесывает вшей. «Почему ты есть еще живой, russisches Schwein[2]? — спросили они. — Это газовая камера, здесь ты должен быть умирать!» «Так я же из Сталинска[3], — ответил красноармеец. — Я к душегубке привычный».

— На этом месте положено смеяться, — подсказала Лидии Полина Шишкова.

Вскоре Гошка с отцом ушли на кухню. Лиде было неловко оставаться наедине с Полиной, и та, словно почувствовав настроение гостьи, сама завела разговор: