Меридиан

Фёдор внезапно отпустил карабин и замахнулся с намерением отвесить Максиму мощный удар в челюсть, но и здесь его постигла неудача. Кулак Фёдора лишь рассек воздух в нескольких сантиметрах от лица оппонента, поскольку секундой раньше Максим, все еще тянущий карабин на себя, потерял равновесие, сделав нескладный шаг назад, не удержался на ногах и шлепнулся на пятую точку.

Развернувшись, Фёдор Неряхин быстро зашагал прочь, на ходу размахивая руками. Максим же, нисколько не смущенный тем, что попал в нелепое положение на глазах у молодой девушки, поднялся.

— Оля, моя просьба относится и к вам, и к вашим родителям. Несколько дней никому ни слова. Поверьте, нам сейчас нельзя торопиться.

И, не выпуская карабина из рук, вернулся в здание Администрации.

Глава 5. Тревожные дни

Пять дней до спуска воды.

Турдагиных в Поселке знали хорошо, и на похороны Фотинии пришли почти все. Максим связался с отцом Ильей, и тот изменил маршрут своей миссионерской поездки. Он отслужил литургию, и все было сделано, как подобает.

Обстоятельно пообщаться со свояком Максиму не довелось. После похорон они обменялись лишь несколькими фразами, и отец Илья отправился в домик доктора Затеева, где останавливался уже не в первый раз. Он был бледен и, кажется, чувствовал себя неважно.

***

Было уже совсем поздно, когда Максим заглянул в домик Администрации. Он почти уже дошел до конца коридора, когда его внимание привлекли странные, нехарактерные для офисных помещений звуки: грохот, скрежет ломающегося пластика и тяжелое, злобное сопение. Без стука приоткрыв дверь офиса Фёдора Неряхина, Максим проскользнул внутрь.

Фёдор стоял над обломками кофе-машины с неподвижным, будто примороженным лицом. По полу растекалась вода и кофейная гуща, обломки разлетелись чуть ли не по всему маленькому кабинету.

— Они уже завезли драги и ртуть, — ответил Фёдор на невысказанный вопрос. — Утром сам видел. Моя должность пока позволяет мне проверять все грузы.

— Расколотив это бедное устройство, ты никому не поможешь, — примирительно заметил Максим.

— Знаешь, как это будет? Я примерно представляю, в книжках читал и тебе сейчас расскажу, — неподдельная злоба разгоралась в глазах Фёдора. — Они вскроют драгами донья рек, угробят водопады. Вместо чистых потоков растекутся мутные хвостохранилища[1], и вся округа будет отравлена ртутью. Здешние люди начнут все чаще болеть и умирать, а по берегам будут лежать трупы отравившихся оленей. Дурной сон? Дурная явь! А кто-то (кто, нам знать не положено) загребет бабло и отправит своих выпердышей в Европу. Белые люди, ети их мать! Туземцы для них вроде как расходный материал… Что ты так смотришь? Я еще хуже. Я, Фёдор Неряхин, для них обслуга. Формально я государственный служащий и имею права, но, фактически, поставлен сюда блюсти их интересы. Я понял это со стыдом. Кстати, и ты не лучше. Все, может, и сошло бы как-нибудь, если бы не твоя блядская машинка. Твои люди принесли сюда беду. Это что же получается? Раньше мы были сырьевой колонией Москвы, скрипели, роптали… Молодые, кто мог, уезжали из Сибири. И едва сами очухались, как к другим стали относиться по системе Г-3. Я думал, после деколонизации Сибири этого больше не будет никогда.

— Это что еще за система?

— Грабить, гнобить, гробить. Раньше мы думали: вот прогоним прежнюю власть, начнем жить по-другому, и страна наша станет другой — чистой, обустроенной…

— Но все оказалось сложнее, чем мы ожидали. Так, брат?

Последнее слово Максима тренькнуло, как лопнувшая тетива. Окончательно рассвирепев, Фёдор бросился на него как бык. Он вложил в удар всю свою силу, но противник успел уклониться, и кулак шерифа оставил вмятину на легкой гипсокартонной перегородке. Немного опомнившись, Максим перехватил оппонента поперек корпуса.

— Ты что, охренел? Федя… Тише… Сейчас понабегут, будешь потом объясняться…

Фёдор замахнулся еще пару раз, но не попал. В конце концов, Максим усадил его в кресло. Фёдор обмяк, но дышал тяжело, его все еще душила бессильная злоба. Возможно, это были рыдания, но особенные: без слез, без соплей и без вскриков, только его большие руки подрагивали на рабочем столе. Видеть это было жутко.

Убедившись, что Фёдор перестал буянить, Максим опустил светонепроницаемую штору и включил лампу.

— Водка есть?

— По закону об «Особо управляемых территориях…» — пустился в объяснения Фёдор, но Максим перебил его:

— Законы я знаю. Водка есть?

— Погоди, я сейчас.

Пошатываясь, Фёдор направился к боковому столику, на котором громоздились кипы бумаг, и стоял старенький принтер. Он до сих пор не мог прийти в себя, документы валились у него из рук и разлетались по кабинету. Видя плачевное состояние товарища, Максим взял дело в свои руки. Отметив про себя, что офисный хлам является превосходной маскировкой, ибо мало найдется желающих перебирать пыльные бумажки, он аккуратно освободил стол и, следуя инструкциям хозяина кабинета, перевернул его набок. Внутри тревожно звякнуло, и Фёдор скривился, как от зубной боли.